Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

Начался третий этап нашей эпопеи. Но на одной ноге трудно крутиться, и я начал искать другие применения нашим талантам. Одна простая идея появилась в геофизике. Время работы импульсного МГД-генератора, по счастью, совпадает со временем проникновения магнитного поля в земную кору на глубины от километров до сотен километров. Мы начали разрабатывать это направление, но это отдельная история.

Второе направление было связано с термоядерными исследованиями. У меня продолжалось сотрудничество с теоротделом М. А. Леонтовича. Более близко я сошёлся со Львом Андреевичем Арцимовичем. Лев пригласил меня в поездку по ГДР. Остановились мы в Берлине, в маленьком типично немецком отеле, около Бранденбургских ворот. Стены ещё не было. Из Берлина поехали в Йену к профессору М. Штейнбеку. После войны М. Штейнбек, как член национал-социалистической партии, был отправлен в лагерь. Там его нашёл Лев и полуживого вытащил. М. Штейнбек получил лабораторию в Сухуми и занимался центробежным методом разделения изотопов. Затем вернулся в ГДР и получил институт в Йене. Йена — симпатичный типично немецкий городок, родина заводов Цейса. М. Штейнбек построил себе дом, и что меня тогда поразило — дом его был больше института! После Йены мы заехали к барону фон Ардене («народному барону»), а в Дрездене встретились с Клаусом Фуксом, реальным «отцом» ядерного сдерживания. Так что поездка была очень интересная, но главным для меня было установление дружеских и доверительных отношений со Львом Андреевичем.

В это время термоядерная программа в России, несмотря на очевидные успехи токамаков, оказалась на распутье. В США попытка форсирования термоядерной программы на базе стеллараторов Л. Спитцера в Принстоне провалилась, и наступило всеобщее уныние. Немедленно появилась профессорская теория об универсальной Бомовской диффузии, начались поиски универсальных неустойчивостей плазмы; возникли пессимизм в отношении конечной цели и идея необходимости сосредоточиться на «фундаментальных» исследованиях в простых ловушках, так называемых мультиполях. Это, конечно, был очень привлекательный путь для многих небольших групп в бесчисленных американских университетах. Физически природа Бомовской диффузии похожа на насыщение холловского тока, о котором я уже писал. Никакого универсального закона не существует, и лучший шуточный вывод его таков: в плазме в сильном магнитном поле поперечная полю проводимость в законе Ома падает как 1/вв — Ohm = 1/ВВ, где В — магнитное поле. Если одно В перенести налево, то получится: Bohm = 1/В, вот и всё!

В институте Лев Андреевич экспериментально доказывал отсутствие Бомовской диффузии на токамаках, в том числе на новом токамаке Т-3, а также возможность получения электронных температур масштаба десятков миллионов градусов. Запад, по традиции, не верил. Лев сделал блестящий ход и пригласил группу физиков из Англии, только что освоившую новый лазерный метод измерения электронной температуры. Они с избытком подтвердили измерения курчатовских физиков. Лев опять оказался прав.

Вместе с Б. Б. Кадомцевым они пришли к выводу, что на основе системы «Токамак» можно построить термоядерный реактор (!). Нужно было делать оргвыводы. Создали комиссию по разработке плана работ и меня назначили её председателем; понадобился и мой опыт работы с властью. Комиссия поддержала выводы Льва и предложила план термоядерных исследований, включая строительство первого в мире крупного токамака Т-10. Нужно было приступать к его осуществлению, и Лев поручил возглавить эти работы мне. Директором института в это время был А. П. Александров, с которым они договорились.

Хочу подчеркнуть стиль работы этих учёных. Я был совсем молодым (33 года), но это их не остановило. В те же годы Лев назначил Роальда Сагдеева директором Института космических исследований, а Юрия Осипяна — директором Института твёрдого тела в Черноголовке. Меня назначили не только руководителем термоядерных исследований в СССР, но и заместителем директора Курчатовского института. Пахра стала филиалом института. Таким образом, жизнь, как говорят, диверсифицировалась: лазерное оружие, МГД-генераторы для геофизики, термояд.

Народ в Пахре был молодой и весёлый, уверенный в себе и своём будущем. Начинали компанейскую жизнь с танцев, благо все получили пусть и хрущёвские, но отдельные собственные квартиры. Временно пустующие квартиры использовали в качестве клуба. Танцевали рок-н-рол, твист. Появились магнитофоны и барды: Булат Окуджава, Александр Галич, Владимир Высоцкий, Юлий Ким, Татьяна и Сергей Никитины. Мы организовали Дом учёных в финском домике. Одним из первых нас посетил заместитель И. В. Курчатова Игорь Николаевич Головин. Он только что закончил первую открытую книгу о И. В. Курчатове. В дом учёных пробирались через строительную грязь в резиновых сапогах. В первом ряду сидели девушки с грудными младенцами на коленях (в 60-х демографической проблемы не существовало). Была молодость и всеобщий энтузиазм на работе и на отдыхе.