Я — начальник, ты — дурак

Поверить в то, что Москаленко не видел летучего совещания трех генералов я не могу. Просто он не придал ему внимания, поскольку вряд ли догадывался, что ему могут объявить бойкот…

— Парад смирно! — подал он команду. — К торжественному маршу, на одного линейного дистанция. Справа побатальонно! Напра-во!

Шаркнули по бетону сотни кованых сапог. Колыхнулись развернутые боевые знамена.

Но того, что произошло дальше, никто в армии никогда не видел. Три головные академии, по традиции открывавшие все московские парады Советской Армии — Фрунзе, Ленина и Дзержинского, команды не выполнили. Они остались в развернутом строю, демонстрируя свое нежелание принимать участие в торжественном марше.

ЧП имело характер отнюдь не районного масштаба. Это был подлинный бунт офицерской чести против начальственного хамства.

Москаленко, подав команду: «Отставить!» вернул войска в исходное положение, вылез из машины и пешком направился к академии Фрунзе. Туда же двинулись генералы Козлов и Одинцов. О чем они говорили, догадаться нетрудно. Однако принести Жадову извинения через микрофон, с той же громкостью, с какой ему было нанесено оскорбление, у Москаленко мужества не хватило.

За четверть века, отданных армейской службе, мне ни разу не приходилось встречаться со случаями, когда бы старший начальник наказал кого-то из офицеров за хамство, рукоприкладство, оскорбление и унижение подчиненных.

Ни в одном из уставов Советской Армии, как и ныне в уставах армии Российской, никогда не было главы о воинской этике, в которой бы систематизировались все возможные случаи взаимоотношений старших и младших, а также равных в званиях и положении военных на службе и вне ее.

Между тем сегодня как никогда уставам требуются дидактические формулировки норм поведения: «Культура командира определяется культурой общения с подчиненными». «Оскорбляя подчиненных, командир в первую очередь унижает себя». «Уставное обращение начальников к подчиненным — нерушимая обязанность командиров всех степеней». «Каждый военнослужащий имеет право на судебную защиту своей гражданской чести и достоинства».

Как изжить дедовщину в отношениях между старослужащими и молодыми солдатами? Вопрос сложный, но абсолютно ясно, что без повсеместного внедрения уставных взаимоотношений и утверждения вежливости в генеральской и офицерской среде бороться с извращенными отношениями в среде сержантской и солдатской бессмысленно.

Однако сделать это непросто. До сих пор армия не привыкла, более того, не готова к откровенному, открытому разговору на болезненные для нее темы.

Когда в газете «Независимое военное обозрение» вышла моя статья «Самодурство с большими звездами» о необходимости искоренения офицерского хамства, в редакцию пришли письма «возмущенных» читателей. Одно из них, принадлежавшее перу некого генерал-майора газета опубликовала. Стараясь уверить читателей, что хамства в армии нет, автор выдвинул такой тезис: «Я был знаком с маршалом артиллерии Кулешовым. Так вот, Павел Николаевич был человеком интеллигентным, никогда никого не оскорбил, не унизил, а автор статьи пишет…»

Автор о маршале артиллерии Кулешове ничего не писал. Он рассказал о случаях хамского поведении реальных лиц и даже назвал их звания и фамилии. Я могу назвать Главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова, адмирала флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова, генерала армии Павла Ивановича Батова и других военачальников, отличавшихся высокой культурой поведения и общения с подчиненными. Но это не означает, что о хамстве тех, кому высокое положение позволяет считать всех нижестоящих дураками и быдлом.

* * *

Молодой офицер представляется командиру корабля по случаю назначения на должность:

— Лейтенант Король для прохождения службы в ваше распоряжение прибыл…

Командир протягивает ему руку и говорит:

— Лейтенант, ваша карта бита. Я — капитан первого ранга Туз.

«ТЫ ЭТО У МЕНЯ ЗАПОМНИШЬ НАДОЛГО…»

С маршалом бронетанковых войск Михаилом Ефимовичем Катуковым меня свел случай. Однажды он пришел в редакцию по мою душу. Оказалось, что у кого-то из ветеранов не понравилась публикация, автором которой был я. Как нередко бывает, ветеран написал письмо маршалу, уверенный в том, что тот запросто разберется с каким-то подполковником. Катуков сам статьи не читал и потому никаких убедительных возражений по публикации выставить не мог. Мы быстро пришли к мнению, что для обиды и жалоб у ветерана реальных причин нет. Однако, после того как конфликт был разрешен, Михаил Ефимович уйти не поспешил. Я понял, что он, как это часто бывает с людьми высокопоставленными, но вдруг отставленными от активных дел, испытывает дефицит общения.

Мы хорошо поговорили, тепло расстались и с тех пор Катуков стал изредка заходить ко мне в редакцию. Благо от «Сокола», где он жил, добираться до Хорошевки, где располагалась наша редакция, совсем нетрудно, а в соседнем с моим кабинете полковник Николай Прокофьев редактировал мемуары маршала.