Я - начальник, ты - дурак

В одной из моих служебных аттестаций, которые регулярно составляют на офицеров и потом знакомят с ними, записано: «Бывает груб и невыдержан с начальниками и старшими». Не Каплин это писал, но испытать дефекты моего воспитания пришлось и ему. В состоянии минутной утери самообладания я стукнул кулаком по начальственному столу кулаком: Массивная чернильница, украшавшая письменный прибор, подпрыгнула, опрокинулась и фиолетовые чернила пролились на плексиглас, покрывавший столешницу.

— Это я их воспитываю?! Так?!

Но пролитые чернила сделали свое дело.

Каплин обессилено сел и, печально на меня посмотрев, спросил:

— Кто еще знает о происшествии?

— Два лейтенанта, вы и я.

— Что будем делать? Уверен, те, — Каплин произнес последнее слово с особым нажимом, — случай этот просто так не оставят.

— Я бы не стал людей подставлять. Но как это сделать, не знаю.

— Ты точно уверен, что лейтенанты о своих подвигах болтать не будут?

— В чем другом — нет, а в этом — уверен.

Каплин одной рукой вытирал плексиглас старой газетой, другой снял трубку военного телефона и через коммутатор штаба дозвонился до члена Военного совета Забайкальского военного округа генерал-майора Узина.

— Товарищ генерал, есть необходимость срочно встретиться.

— Приходи, буду ждать.

— Вопрос личный, может я подожду, когда вы освободитесь?

— Приходи. Буду ждать.

Мы собрались и вдвоем двинулись к штабу военного округа.

Не знаю, существовала ли у Каплина какая-то договоренность с Узиным на случай, если говорить о чем-то в кабинете было нежелательно, но генерал-майор ждал нас на улице у входа в штаб. Было холодно и мне тогда показалось странным, что он не остался в кабинете, где спокойно мог поговорить с нами. Сегодня по этому поводу скажу одно: святая армейская простота! Лейтенант несокрушимой и легендарной даже не имел представления о том, что кто-то бдит ночами и днями, слушает и записывает все, что говорят люди, перлюстрирует и читает их письма, выслушивает наветы доносчиков, хватает, сажает и допрашивает всех, кто даже чуть-чуть кажется подозрительным.

Это сейчас мы все знаем и верим, что так было всегда.

Каплин подробно изложил Узину суть происшествия. Тот слушал, изредка потирая уши, которые прихватывал морозец. Когда Каплин замолчал, генерал спросил:

— И что ты решил?

— Ребят надо уводить. Поэтому я подготовил приказ об их отчислении…

— Смысл?

— Уверен, их уже ищут. Не сегодня, так завтра придут к нам. Если найдут, люди пропали.

Генерал посмотрел на полковника проницательно.

— Люди, говоришь? А не свою ли репутацию ты спасаешь?

— Не без этого, товарищ генерал, — Каплин ответил без колебаний. — Вашу — тоже.

— А что думаешь ты? — спросил Узин, внезапно обратившись ко мне. — Может будет честнее и лучше доложить обо всем по команде?

— Будет честнее, но не лучше, — ответил я.

— Странно мыслишь, — Узин посмотрел мне в глаза. — Поясни.

— Слушатели хорошие. Да, перебрали, сделали глупость, но скрывать ее не стали. Тут же доложили по команде. Если их сдать, жизнь двум офицерам загубят. И не только им, по цепочке достанется полковнику Каплину…

— И мне. Так? Выходит, заботишься о начальстве?

— Нисколько. Привык, что это начальство заботится о нас.

— Хорошо, где проект приказа? — спросил Узин. — Вернешься и сразу отправляй обоих в их части. Приказ от вчерашнего дня у тебя будет через полчаса.

В тот же день отчисленные с курсов лейтенанты уехали из Читы в гарнизоны, из которых прибыли на учебу.

На другой день личный состав курсов построили на плацу в одну шеренгу. Два офицера контрразведки привели с собой ля поиска злоумышленников оскорбленного в своем патриотизме лектора.

Не знаю, как чувствуют себя статисты, которых для опознания преступников ставят в один ряд с подозреваемыми, но на меня эта гнусная церемония произвела впечатление равносильное тому, которое испытываешь, неожиданно вляпавшись в дерьмо. В моем облике нет ничего армянского — серые глаза, светлые волосы, но когда лектор обкома партии надвинулся на меня вплотную, чуть ли не касаясь пузом, и сквозь толстые стекла очков на меня как из аквариума глянули злые щучьи глаза, в душе всколыхнулось мутное чувство брезгливости и вязкого страха. Вот ткнет он в тебя пальцем, скажет — это он, и потом доказывай, что ты не верблюд.

Знаете эту байку, когда бежавшего через Каракумы тушканчика спросили: «Куда так летишь?» — «Спасаюсь, — ответил тот. — Наш мудрый туркменбаши приказал кастрировать всех верблюдов». — «Так ты не верблюд, чего бежать?» — «Конечно, нет, — ответил тушканчик, — но когда отрежут яйца, будет поздно это доказывать, что не верблюд».

Лектор двигался не спеша. Он вынюхивал крамолу старательно, я бы сказал — вдохновенно. Найди он людей, сорвавших лекцию, это доставило бы ему счастье выполненного перед страной и органами государственной безопасности долга. Но ему не повезло. Искомых личностей в списках курсов не значилось.