Я надену платье цвета ночи

— О, да! Его дедушка многому учил, пока не помер. Из ткани он почти что хочешь может сотворить, мой Уильям. Все говорят, ему надо было пойти в ученики к портному, и тогда он сам стал бы мастером всего через несколько лет. — Она пожала плечами. — Но мастера требуют за обучение плату, а его мать никогда не смогла бы набрать нужную сумму. О, у моего Уильяма чудесные тонкие пальцы и он помогает матери шить корсеты и прекрасные подвенечные платья. Это значит, он умеет работать с атласом и всем таким прочим, — с энтузиазмом добавила девушка. — А мама Уильяма первая мастерица по шитью!

Эмбер так и сияла от гордости за них.

Тиффани посмотрела на её радостное лицо, на котором, несмотря на усилия кельды, были всё ещё отчётливо видны синяки.

«Значит, её парень портной, — подумала она. — С точки зрения крупных мускулистых людей вроде мистера Пуста, портной вообще не мужчина, с его-то мягкими руками и домашней сидячей работой. А если он еще и для женщин шьёт, это лишь дополнительный позор для маленькой несчастливой семьи».

— Что теперь будешь делать, Эмбер? — спросила Тиффани.

— Я бы хотела повидаться с мамой, — неуверенно сказала девушка.

— А если ты встретишь там отца?

Эмбер повернулась к ней.

— Тогда я пойму… пожалуйста, не делайте с ним ничего плохого, ладно? Не превращайте в свинью, например, или типа того.

«Денёк в шкуре свиньи, пожалуй, научил бы его кое-чему», — подумала Тиффани. Но было что-то от кельды в том, как Тиффани сказала «Тогда я пойму». Сияющий свет в мире тьмы.

Тиффани никогда не видела, чтобы ворота замка были закрыты, кроме как ночью. Днём замок обычно служил одновременно домом собраний, магазином плотника, лавкой кузнеца, местом для детских игр (на случай дождя) и, при необходимости, складом для сена и пшеницы, если урожай не помещался в амбары. Даже в самом большом деревенском доме нет лишнего пространства; если вам требовалось где-то спокойно посидеть, или поразмыслить, или с кем-то поговорить, вы шли в замок. Так было всегда.

Сегодня шок от возвращения Барона уже пошёл на убыль, но, когда Тиффани вошла, она увидела, что суета всё ещё продолжается, правда, какая-то приглушённая, люди явно старались производить поменьше шума. Возможно, причиной была Герцогиня, будущая тёща Роланда, которая расхаживала по главному залу, время от времени тыча в слуг палкой. Первый раз увидев такое, Тиффани просто не поверила своим глазам, но тут это случилось снова — Герцогиня своей чёрной тростью с серебряным набалдашником стукнула горничную, которая просто шла мимо с корзиной белья. Только в этот момент Тиффани заметила и невесту, которая плелась за своей матерью, словно стыдясь идти рядом с женщиной, тычущей всех подряд тростью.

Тиффани собралась было возмутиться, но потом ей стало любопытно. Она сделала пару шагов назад и исчезла. Это был дар, которым она владела в совершенстве. Ты не становишься невидимкой, просто люди перестают обращать на тебя внимание. Никем незамеченная, она тихо подошла поближе, чтобы услышать, о чём говорят мать с дочерью, точнее, мать говорит, а дочь слушает.

Герцогиня жаловалась.

— …всё превратилось в какие-то развалины и руины. Серьёзно, здесь необходим капитальный ремонт! В таком месте расхлябанность недопустима! Твёрдость — вот что главное! Лишь небеса знают, о чём думала эта семья!

Её речь была подчёркнута смачным «бумц!», с которым трость опустилась на спину очередной горничной, спешившей (но, очевидно, недостаточно быстро) с тяжелой корзиной белья в руках.

— Ты должна строго исполнять свои обязанности, чтобы убедиться, что все вокруг достаточно тщательно исполняют свои, — продолжила Герцогиня, озираясь в поисках очередной жертвы. — Мы прекратим этот бардак. Видишь? Видишь? Они учатся. Никогда не ослабляй натиска, не допускай разгильдяйства ни в чём, ни в работе, ни в поведении. Не терпи никакой непочтительности! Это, разумеется, и улыбок касается. О, ты можешь подумать: «Что плохого в радостной улыбке?» Но невинная улыбка может очень легко превратиться в многозначительную ухмылку, словно они вместе с тобой смеются над какой-то шуткой. Ты слушаешь, что я тебе говорю?

Тиффани была потрясена. Герцогиня легко заставила её сделать то, чего Тиффани в жизни не подумала бы делать — почувствовать жалость к будущей жене Барона, которая сейчас стояла перед матерью, словно нашкодивший ребёнок.

Хобби, а также, вероятно, единственным делом в жизни, которым Летиции дозволялось заниматься, было рисование акварелей, и Тиффани, которая (вопреки своим худшим инстинктам), старалась думать о девушке непредвзято, казалась, что та и выглядит словно акварель, причем нарисованная кем-то, у кого очень много воды и очень мало краски — вся бледная и какая-то сырая. Кроме того, она была такой тонкой, того гляди, сломается от ветра. Невидимая Тиффани ощутила очень слабый укол вины и запретила себе изобретать новые нехорошие аналогии. Мало того, она даже ощутила сочувствие, чёрт его побери!

— Теперь, Летиция, снова повтори стишок, которому я научила тебя, помнишь? — потребовала Герцогиня.