Я намерен хорошо провести этот вечер

– Желаю вам здоровья, – тихо говорит безрукий.

– И вам, – машинально отвечает Костян.

Костяну кажется, что мальчик с чипсами посмеивается над его неловким ответом.

Из громкоговорителей тревожный мужской голос напоминает, что в целях пресечения нарушений правопорядка следует сообщать о скоплении подозрительных личностей, попрошайках и лицах в пачкающей одежде. Интересно, надо ли сообщать про безрукого попрошайку или не надо? На эскалаторе Костян рассматривает наклейки на лампах, факелами торчащих между механическими лестницами. «Готическая вечеринка»… «Панки в городе»… «Остановим исламизацию России!». Мужской голос в громкоговорителях перестает быть тревожным, делается восторженным и с выражением читает стихотворение про солнечный зимний денек, покрытые инеем березовые веточки и снежок, хрустящий под ногами.

* * *

В вагоне Костян подвешивает себя за руку к поручню и, скучая, рассматривает рекламу какой-то книжки. «Как обрести истинную церковь, двухэтапная гибель Америки, Россия – последнее пристанище бога на Земле»… На следующей станции в дверь заглядывает старушонка потерянного вида.

– Я на этом поезде доеду до станции… – старушка сверяется со скомканной бумажкой: – «Новая Слободская»?.. – и поднимает глаза на мужика, стоящего к ней ближе всех. Тот бурчит что-то неопределенное, остальные молчат.

Старушка мнет в пальцах бумажку. Костян молчит вместе со всеми, старушка, как назло, больше никого не спрашивает, а как-то невнятно озирается. Костян собрался уже сказать старушке, что ей надо проехать одну остановку, затем пересесть и проехать еще одну, а станция называется «Новослободская», а не «Новая Слободская», но двери захлопываются, и поезд отъезжает.

Костян успокаивает себя тем, что спросили не его, что он, в принципе, может вообще не париться. Сама виновата, название станции правильно произнести не может, да еще и выбрала идиота неместного. Только теперь Костян обращает внимание на план метро– политена, перечеркнутый свастикой. Свастика нарисована черным маркером, линии блеклые, нажим слабый, автор торопился. Костян рассматривает черный знак, наползший на цветные линии московских подземных маршрутов. Ему начинает казаться, что и цветные линии сплетаются не просто так, а со смыслом, образуя другой магический символ. Мы ездим по этому лабиринту целыми жизнями, переходим с красной ветки на зеленую, с зеленой на желтую. Мы подчинены власти этого знака. Свастику сотрут уборщицы, а этот знак останется и будет разрастаться.

* * *

От метро Костян тащится на своих двоих. Хлюпает носом. Сильно течет, а салфетки нет. Утирается рукой. Все равно течет. Втягивает изо всех сил. Чувствует соленое во рту, смотрит на руку. Бурые полосы на тыльной стороне ладони. Кровь. Приехали. Кровь из носа прямо на улице. Некрасиво.

Задрав голову и прикрыв ладонью нос, Костян останавливается у столба. Щекочущая капля стекла за рукав. Что делать? В таком виде только паспорт получать. Пока волновался, кровотечение прекратилось. Наверное, от мороза. Костян увидел фотолабораторию и заглянул туда. Здесь должно быть зеркало.

Нос оказался испачкан лишь едва, Костян потер послюнявленным пальцем возле ноздри, поскреб ногтем. Улыбнулся своему отражению. Теперь и за паспортом можно.

ОВИР переименовали в ФМС. На полу грязный линолеум с заломленными углами, вдоль стен – старые сейфы, выставленные из кабинетов за ненадобностью. Как верные солдаты, по привычке стоящие под стенами казармы, из которой их выперли. Очередь в несколько человек. Костян садится в кресло с обтрепанной обивкой, принимается терпеливо ждать. Родители еще в детстве научили его ждать в госучреждениях. Просто ждать. Не надо скандалить, жаловаться на проволочки. Жди – и рано или поздно дождешься. Родительский навык оказался весьма кстати, когда дамочка, выдающая паспорта, вышла из кабинета, заперла дверь и отправилась пить чай, покачивая увесистыми окороками зада. Мужчина из очереди, похожий на седого енота, принялся возмущаться. Результата это, естественно, не принесло.

Костян же сидит спокойно и получает удовольствие от разглядывания очереди. Вот дама в норковой накидке кокетливо просит у мужчины с портфелем чистый лист бумаги. Она забыла написать заявление. Вот пенсионерка в брюках и в короткой оранжевой дубленке. Каждая морщина пенсионеркиного лица тщательно натерта тональным кремом, так натирают гуталином любимые поношенные туфли, набрякшие веки подведены тушью, ссохшиеся губы ярко накрашены. Вот седая круглолицая дама в длиннополой шубе уговаривает внука по телефону, чтобы тот явился за паспортом лично. Так, мол, требует закон. То, что разговор идет с внуком, понятно по особенным заботливым интонациям дамы, по упоминанию слов «университет» и «сессия» и вопросу «Ты сегодня сырники ел?», который она повторила несколько раз.