Первые дни после родов были полны суматохи. Соседка все-таки вызвала участкового, и тот долго норовил к нам ворваться. Когда же стало известно, что Маша всего-навсего родила, участковый разочаровался, что не помешало ему сообщить в поликлинику. Нас принялись атаковать врачи, требующие срочно доставить ребенка в инфекционную больницу. С каждым звонком представителя государства я злился все больше и после звонка очередного официального лица швырнул телефон о стену.
– Что случилось? – слабо позвала Маша из спальной.
Я подошел, сел рядом, извинился за вспыльчивость. Она обняла меня, погладила мой ежик:
– Как я люблю эту голову. Бедняжка, тебе столько пришлось пережить…
Уже через неделю наша дочка выглядела розовенькой и довольной, я же, наоборот, побледнел и позеленел. Машу с новорожденной и всеми родственниками отправили на дачу, на свежий воздух. А я остался в городе, отвлечься, и пригласил Димона с Поросенком отметить. В квартире уже ничего не говорило о прошедших родах. Вечером того же дня я навел порядок. Тщательно смыл бяку со стенок ванной, выковырял сгустки из никелированных гидромассажных отверстий. Протер пол и стены. Запихнул в стиральную машину постельное белье и полотенца. Вынес пухлый пакет ватных тампонов и сал– феток.
Перед приходом друзей еще раз осмотрел все свежим взглядом. Заметил кровь на одной из дверей, оттер. Напоследок выбежал в магазин, купил бутылку и стал ждать.
Поросенок пришел по-корпоративному вовремя. Он работает замглавой пиар-департамента в компании биодобавок. Красивый, основательный молодой мужчина. Ни за что не скажешь, что раньше был обормотом. Поросенком его прозвала Нинка, еще в универе, из-за светлых ресниц, с тех пор приклеилось. Поросенок – будущее среднего класса, если у среднего класса в России вообще есть будущее. Жена – домохозяйка, двое детей: сыну четыре, дочери два. Поросенок носит костюмы с галстуками и пичкает свое семейство биодобавками. Иногда и нас угощает, но мы забываем их принимать. Когда есть свободное время, Поросенок с удовольствием выпивает со мной. В тот вечер он притащил виски.
– Молодец, старик, – он обнял меня, – поздравляю! Я бы не смог, Вика в роддоме рожает, а я в спорт-баре сижу и волнуюсь. – Поросенок полез в холодильник. У него привычка первым делом изучать, что в холодильнике. В моем было пусто. – А где закусон?
– Я думал, ты принесешь.
– А я не принес! – Поросенок рассмеялся. – Сейчас сбегаю.
– Постой, может, Димон догадается…
Димон – второй гость – догадался. Вскоре он втащил в квартиру огромный надкушенный батон колбасы. Димон года на четыре старше меня, мы с ним учились в одном классе. Я пошел в школу на год раньше обычного, а он – на год позже, плюс в третий класс у него была не одна ходка, как у всех, а две. У Димона нелады с башкой, что не мешает ему работать продавцом в подмосковных магазинах мобильных телефонов. С работы его часто вытуривают, и каждый новый магазин находится все дальше от МКАДа.
– Здорово, чуваки! Ну че, третья мировая еще не началась?!
– Без тебя не начинаем!
– У нас сегодня в офисе учебная эвакуация была, – сообщил Поросенок. – Сирена завыла, и голос в колонках: «Тревога, всем выйти из здания».
– Готовьтесь не готовьтесь, не поможет. Всех накроет разом! – задорно крикнул Димон и хлопнул одной ладонью по дру– гой.
– Это что у тебя? – спросил я, глядя на звякающий в его руках пакет.
– Это, так сказать, подарок к Рождеству! – Димон сунул мне колбасу и бутылки. – За перцовкой в Щербинку ездил!
– Какая-то особенная, что ли, перцовка?
– У нас все мужики только ее пьют. Сторож недавно перебрал и замерз в поле! Отличная перцовка!
Когда Димон скрывался от призыва, то торчал на старой бабкиной даче. Призывной возраст уже истек, но он привык и остался замкадышем.
Сели за стол. Решили начать с Поросенкиного виски.
– Ну, за тебя, чувак! – высказался Димон, и мы чокнулись.
– Скажи, страшно было? – спросил Поросенок. – Крики, кровища?
Димон не дал мне ответить:
– Я тут недавно себе зуб вырвал. Вот там была кровища, брызнула как из крана, чуть не помер! – Димон разинул пасть, продемонстрировав ком недожеванной колбасы и прореху в частоколе желтых клыков. – Он у меня еще со школы болел. Я все оттягивал, оттягивал. И тут, короче, начали праздновать на работе Новый год, возвращаюсь домой, ноет – сил нет.
И Димон рассказал, как взял плоскогубцы, подошел к зеркалу – и хрясть!
– Хруст был, как будто палку сломали! – гогоча, закончил Димон, глядя на наши перекошенные от ужаса физиономии.
Я схватился за свою челюсть, как будто зуб выдрали мне.
– На следующее утро просыпаюсь и решил, что бабу свою замочил, – везде кровь. Потом вспомнил: баба к родителям уехала, а челюсть болит. Сначала страшно было. Лежу один на диване, скулю, трясусь, думал, подохну. Потом водки хряпнул – и ничего.
Мы примолкли. Слышно было только, как челюсти пережевывают, а глотки проглатывают.
– А что ж мы за дочку-то не пьем?! Как, кстати, назвали? Лизой или Соней? – первым очухался Поросенок.
– А почему обязательно Лизой или Соней?