Были Святки кострами согреты, И валились с мостов кареты, И весь траурный город плылПо неведомому назначенью, По Неве иль против теченья, — Только прочь от своих могил.На Галерной чернела арка, В Летнем тонко пела флюгарка, И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл.Оттого, что по всем дорогам, Оттого, что ко всем порогам Приближалась медленно тень,Ветер рвал со стены афиши, Дым плясал вприсядку на крыше И кладбищем пахла сирень.И царицей Авдотьей заклятый, Достоевский и бесноватый, Город в свой уходил туман.И выглядывал вновь из мрака Старый питерщик и гуляка, Как пред казнью бил барабан...И всегда в темноте морозной, Предвоенной, блудной и грозной, Жил какой-то будущий гул...Но тогда он был слышен глуше, Он почти не тревожил души И в сугробах невских тонул.Словно в зеркале страшной ночи И беснуется и не хочет Узнавать себя человек,А по набережной легендарной Приближался не календарный — Настоящий Двадцатый Век.А теперь бы домой скорее Камероновой Галереей В ледяной таинственный сад, Где безмолвствуют водопады, Где все девять[85] мне будут рады, Как бывал ты когда-то рад, Что над юностью встал мятежной, Незабвенный мой друг и нежный, Только раз приснившийся сон, Чья сияла юная сила, Чья забыта навек могила, Словно вовсе и не жил он. Там за островом, там за садом Разве мы не встретимся взглядом Наших прежних ясных очей, Разве ты мне не скажешь снова Победившее смерть слово И разгадку жизни моей?
Глава четвертая и последняя
Любовь прошла, и стали ясны
И близки смертные черты.
Вс. К.
Угол Марсова Поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 году. Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса-на-Крови. На Поле за метелью призрак дворцового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина: