Я научилась просто, мудро жить

«Я знаю, что к Вам я могу прислониться, как к камню, если меня задавит жизнь» (письмо от 17 июля 1913 г.). В отношениях с Анной Андреевной, равно как и с многочисленными родственниками, особенно после того, как на него свалились заботы о семье младшего брата Анны Евгеньевны, репрессированного за «происхождение», Пунину пришлось годами исполнять роль камня, к которому могли бы «прислониться» те, кто слабее и несчастнее.

Согласитесь, одно дело родиться человеком камня, и совсем другое – окаменеть под слишком высоким давлением обстоятельств, да еще и стать «упорным работником», вовсе не будучи таковым по генетическому предопределению…

Среди ахматовских «заботников» и «заботниц» антипунинцы составляют весьма внушительный подотряд. Особенно не по сердцу им то, что Анна Андреевна, когда наконец-то стала прилично зарабатывать стихотворными переводами, была нерасчетливо, по-королевски щедра к «девочкам Пуниным» – к дочери его и внучке. На намеки подобного рода Ахматова, как уже вскользь упоминалось, никогда не откликалась: переносила их молча. Не могла же она в самом деле сказать, что отдает взятое в долг? Но это было уже после смерти Николая Николаевича. А при его жизни любую ситуацию мысленно (и не только!) разворачивала так, что в должниках оказывался один он. Конечно, Анна Андреевна и тогда прекрасно знала, какого нервного напряжения стоила Пунину (его ведь даже от мобилизации в 14-м году медкомиссия освободила по причине крайней нервности) вынужденная твердокаменность. Но ей нравилось быть несправедливой! Несправедливость утишала обиду, которую приходилось скрывать: «От тебя я сердце скрыла, словно бросила в Неву!» Драма Пунина, похоже, тем и кровоточила, что его не-выбором оказались одинаково сильно оскорблены обе Анны. Анна Евгеньевна отрицательных эмоций не таила. Анна Андреевна долго переносила двусмысленное свое положение тихо и молча. Хотя это вовсе не означало, что милый друг Легкое Сердце, который так и не развелся ради нее с женой, прощен и оправдан. А кроме того, на взгляд Анны Андреевны, унаследовавшей от матери почти патологическое равнодушие к надежной собственности (Ахматова, как известно, немедленно раздаривала даже преподнесенные ей подарки), Николай Николаевич, страдающий из-за безденежья (нечем заплатить за дрова, за художественную штопку выходной, лекционной, пиджачной пары, за сливочное масло для дочери, перенесшей тяжелую операцию, и т. п.) – и впрямь выглядел скупердяем…