Я научилась просто, мудро жить

Подошла. Я волненья не выдал,
Равнодушно глядя в окно.
Села, словно фарфоровый идол,
В позе, выбранной ею давно.

Быть веселой – привычное дело,

Быть внимательной – это трудней…
Или томная лень одолела
После мартовских пряных ночей?

Утомительный гул разговоров,

Желтой люстры безжизненный зной
И мельканье искусных проборов
Над приподнятой легкой рукой.

Улыбнулся опять собеседник

И с надеждой глядит на нее…
Мой счастливый, богатый наследник,
Ты прочти завещанье мое.

19 июля 1914, Слепнево

* * *

Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте…
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.

Но мудрые прими советы:

Дай ей читать мои стихи,
Дай ей хранить мои портреты —
Ведь так любезны женихи!

А этим дурочкам нужней

Сознанье полное победы,
Чем дружбы светлые беседы
И память первых нежных дней…

Когда же счастия гроши

Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —

В мою торжественную ночь

Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.

20 июля 1914, Слепнево

БЕЛЫЙ ДОМ

Морозное солнце. С парада
Идут и идут войска.
Я полдню январскому рада,
И тревога моя легка.

Здесь помню каждую ветку

И каждый силуэт.
Сквозь инея белую сетку
Малиновый каплет свет.

Здесь дом был почти что белый,

Стеклянное крыльцо.
Столько раз рукой помертвелой
Я держала звонок-кольцо.

Столько раз… Играйте, солдаты,

А я мой дом отыщу,
Узнаю по крыше покатой,
По вечному плющу.

Но кто его отодвинул,

В чужие унес города
Или из памяти вынул
Навсегда дорогу туда…

Волынки вдали замирают,

Снег летит, как вишневый цвет…
И, видно, никто не знает,
Что белого дома нет.

Июль 1914, Слепнево

* * *

Бесшумно ходили по дому,
Не ждdали уже ничего.
Меня привезли к больному,
И я не узнала его.

Он сказал: «Теперь слава Богу, —

И еще задумчивей стал. —
Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.

Так меня ты в бреду тревожишь,

Все слова твои берегу.
Скажи: ты простить не можешь?»
И я сказала: «Могу».

Казалось, стены сияли

От пола до потолка.
На шелковом одеяле
Сухая лежала рука.

А закинутый профиль хищный

Стал так страшно тяжел и груб,
И было дыханья не слышно
У искусанных темных губ.

Но вдруг последняя сила

В синих глазах ожила:
«Хорошо, что ты отпустила,
Не всегда ты доброй была».

И стало лицо моложе,

Я опять узнала его
И сказала: «Господи Боже,
Прими раба Твоего».

Июль 1914, Слепнево

* * *