Я научу тебя любить (СИ)

— Я не забивал на своего ребенка на пятнадцать лет, Зинаида. Я не выбрасывал его за шкирку из собственного дома только потому, что мне предложили неплохие деньги с единственным небольшим условием: подставить самых близких. Я не пообещал приехать, когда все уже вроде как должно было наладиться. Тем не менее, я могу с закрытыми глазами определить — Аня счастлива или несчастна в определенный момент времени. Просто почувствовать. Мы прошли непростой путь. Научились друг друга понимать. Мне кажется, я могу рассчитывать на то, что мое слово что-то будет значить для Ани. Ваша дочь же сама себя лишила права на уважение. Мое точно. Уверен, Аня совсем скоро поймет, что и ей уважать… Анфису… Не за что.

Его слова были жестокими, но справедливыми. Зинаида кивнула, испуская протяжный вздох. Ей нечего было возразить. Даже добавить нечего. Ведь если убрать эмоции, в сухом остатке все четко так, как он сказал. И потерять уважение к матери, любую веру в нее — это лучшее, что может случиться с Аней. Как бы парадоксально ни звучало, лучшее.

Аня вышла из ванной, когда разговор вроде как был окончен.

— Едем? — не ответила, просто кивнула Корнею. Посмотрела на бабушку долго, потом на него…

Возможно, хотела что-то сказать, но смолчала.

* * *

Вся веселость, сочившаяся из Ани во время обеда, будто бы испарилась по дороге от Зинаиды домой. В машине они практически не разговаривали. Оказавшись в квартире, Аня занялась подготовкой к парам, Корней проверял почту. Сидели рядом на диване, но совершенно автономно. Поужинали тоже практически в тишине. От Ани не исходило раздражение — его Высоцкий почувствовал бы, но и нормой ее состояние назвать было нельзя.

Вот только давить — не выход. Поэтому Корней ждал. Когда сама соберется и что-то объяснит. Надеялся, это произойдет быстро. Прогадал.

Аня терпела до ночи. Вероятно, и спать собиралась ложиться с невысказанным. Опять. Будто забыла, чем это для них заканчивается.

Первой сходила в душ. Когда Корней пошел следом, буркнула, что немного разберет вещи в готовой уже гардеробной. У Высоцкого все было быстро и четко. Квартира в развалинах неделю… И все выглядит так, будто к спальне всегда примыкала небольшая дополнительная комната с его и ее вещами…

Там — в гардеробной — вышедший из ванной Корней Аню и застал.

Она довольно порывисто, зло даже, перебирала вешалки со своими вещами, глядя не на них, а сквозь.

Корней уперся плечом о косяк, несколько минут просто смотрел, ожидая, что она хотя бы заметит… Но нет. Злится там себе что-то… Думает… Крутит…

— Спать идешь? — вздрогнула, услышав вопрос. Посмотрела, нахмурилась сильней… Мотнула головой, возвращаясь к вешалкам.

— Закончить хочу. Ложись.

Спроси Корней, что закончить-то, только покраснела бы, не найдясь в ответе, но он… Тоже ведь учился. Пытался, во всяком случае. Быть мудрым. Терпеливым. Предугадывать.

— Давай вдвоем, Ань. Не дури.

Корней сказал, не испытывая раздражения из-за необходимости идти навстречу. Просто потому, что ей сейчас очевидно нужна его рука.

Которую он протягивает, ждет…

Видит, что Аня смотрит на его ладонь, сглатывает, отпускает вешалки, поднимает взгляд в лицо… Закусывает губу, сомневается все же…

— О чем вы говорили с бабушкой, Корней? — но находит в себе силы. Спрашивает. Наверное, ждет, что он усмехнется. Вот только Корней остается серьезным.

Конечно, она что-то услышала. Конечно, тут же накрутила себя. Да и даже если не накручивала бы — все равно по-нормальному не восприняла бы. Слишком… В этом до сих пор мечтательница. Сложноизлечимая.

— О твоей матери, — поэтому отвечать надо честно. Говорить спокойно. Готовиться к тому, что дальше будет нерационально…

— Почему бабушка говорит с тобой о моей матери? Почему вы… Дождались, пока я уйду…

— Потому что нам есть, что обсудить, Аня. Ты же этого хотела, правда? Чтобы мы нашли точки соприкосновения. Мы нашли…

— Не такие, Корней! — Аня повысила голос почти сразу. Значит, задело сильно. — Я не хочу, чтобы ты за моей спиной…

— Ты была в ванной, мы не прятались.

— Но я же понимаю, Корней! Это не случайность. Вы… Вы решили, что надо без «лишних ушей». Моих! Понимаешь?

— Не совсем, Аня. Внятно давай.

Корней сказал вполне мягко, но Аня все равно поморщилась. Обожала его «внятно», тут без сомнений.

— О чем вы говорили? — собралась, спросила, снова глядя на Корнея. Не стушевалась под его долгим и пристальным взглядом. Даже подбородок чуть вздернула, как бы приободряясь…

— Мы говорили обо всяком, Аня. Касающемся нас с…

— Да нет же, Корней! — и снова Аня сказала громче, чем стоило. Сама поняла это, выдохнула… — Нет, Корней. Нет… Ты осознаешь, как это звучит? Я снова, как корова… Понимаешь? Вы с ба — два взрослых человека. А я… Ребенок. Но это же не так. Ты живешь со мной. Мы… Не семья, но… Почти семья. Ты должен… — Аня сказала… Сама испугалась, кажется, но на попятные не пошла. — Ты должен уважать меня. Ты должен относиться, как к равной. Ты не можешь… За моей спиной… Что-то говорить о том, что… Что настолько меня касается, понимаешь?