Я назову его имя

Шинкарёв вышел на перрон, нашел свободную скамейку, сел. Он не помнил, чтобы Алёшка рассказывал что-нибудь про свою мать. Зато про отца говорил, что он был кадровым командиром и погиб во время советско-китайского конфликта на КВЖД, когда Алёшке было пять лет. Может, это так и было, а может, и нет. Детдомовские дети часто придумывают себе родителей, обычно в те годы это были лётчики, полярники, военные. Своих родителей он не помнил по той простой причине, что был подкидышем. Весной двадцать четвёртого его, завёрнутого в одеяло, нашли на крыльце приюта.

Шинкарёв посмотрел на часы: скоро уже. Поднялся, стал прогуливаться по перрону. Как воспримет Алёшкина сестра всё то, что он хочет ей рассказать? Поверит ли?

«Внимание, скорый поезд Новосибирск — Адлер прибывает на второй путь первой платформы…»

Шинкарёв достал телеграмму, ещё раз посмотрел номер вагона. Так, а с какой стороны прибудет поезд? Ах да, конечно, оттуда. Он до сих пор так и не решил, как же он ей представится, каким именем, ну да теперь всё равно. Ну вот и поезд появился, замелькали вагоны, он не успевал читать таблички с номерами. Пятый, шестой, седьмой… постепенно поезд замедлил движение, наконец остановился… одиннадцатый. Надо пройти на вагон назад — двенадцатый, вот он.

Шинкарёв стал всматриваться в выходящих из вагона пассажиров. Так, молодой парень в варёном джинсовом костюме; мужчина, женщина, двое детей — видимо, семья; ещё женщина. Может, это она? Нет, слишком молода, лет сорок пять, наверное. Военный, лейтенант, сошёл по ступенькам, подаёт кому-то руку. В дверях появилась пожилая худенькая женщина. Спустившись на платформу, она поблагодарила лейтенанта, стала смотреть по сторонам, явно ища кого-то.

— Здравствуйте, Галина Васильевна, это я. Это вы мне писали.

Женщина посмотрела внимательно на Шинкарёва, улыбнулась:

— Здравствуйте, Алексей Васильевич.

Шинкарёв взял у неё из рук небольшую сумку, протянул цветы.

— Ой, спасибо, — смутилась Галина Васильевна.

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо. Отвыкла, правда, от поездов, давно уже никуда не ездила.

— Сейчас проедем в гостиницу, отдохнёте с дороги.

— А что, разве не сразу?..

— Нет. Дорога неблизкая, больше сотни километров. Поедем завтра с утра. И я ещё должен вам кое-что рассказать.

— Да, да, конечно, — её голубые, слегка выцветшие глаза смотрели на него так, словно она знала, о чём он хочет ей рассказать.

1942 год

Солнце палило нещадно. Степь как будто звенела от раскалённого воздуха. Знойное марево искажало пространство так, что линия горизонта казалась не ровной, а волнистой. Уже вторые сутки Сергей с Алексеем пробирались на восток; во всяком случае, они надеялись что идут на восток. По звёздам ориентироваться они не умели, просто запоминали ту сторону, откуда встаёт солнце.

— Как определить стороны горизонта в лесу, нас учили: мох на пнях, ветки где гуще и тому подобное, а вот насчёт степи я не помню, — рассуждал Алёшка.

Он лежал на спине, прикрыв глаза пилоткой.

— А как воду в степи найти, ты, случайно, не помнишь? — спросил Сергей, пытаясь из гимнастёрки соорудить головной убор наподобие чалмы.

— Почему не помню? Помню. Надо найти какой-нибудь населённый пункт и попросить напиться. Кстати, так же можно добыть и еды.

Вчера вечером они съели два сухаря, завалявшиеся в кармане у запасливого Алёшки. Час назад допили последнюю воду, из его же фляжки.

— Да? Слушай, как я сам не догадался? — Сергей улыбнулся пересохшими губами. — Бугор вон тот видишь?

— Ну.

— Мы когда ночью шли, его не заметили. А утром, пока ты дрых, я на него слазил.

— Ну и что ты там увидел?

Сергей взял автомат.

— Пошли вместе посмотрим.

Они поднялись по покатому склону, густо поросшему травой. Прошли метров сто пятьдесят, пока не достигли вершины. Сверху степь просматривалась на несколько километров. Внизу, под бугром, начинались заросли камыша, растянувшиеся не на одну сотню метров. Дальше за камышами — ровная степь, затем виднелись дома — судя по их количеству, это был небольшой хутор.

— Что скажешь? — спросил Сергей.

Алёшка, сняв пилотку, поскрёб грязной пятернёй голову:

— Я что думаю: если камыши, значит, вода есть.

— Ага, ты помнишь, какая у нас в курьях вода? Солёная. Я не об этом, я о хуторе. Можно через камыши подойти поближе и посмотреть: может, разберёмся, есть там немцы или нет.

— Ну а что? Может, кто против, лично я — за.

В камышах воды не было никакой — ни солёной, ни пресной. Потрескавшаяся глинистая почва по краю зарослей ближе к центру переходила в липкую грязь.

Алёшка, разгребая двумя руками стебли, отплёвываясь от сыплющегося камышового пуха, рассуждал:

— Это ж надо: рядом такие большие реки, Волга и Дон, — и такая сухота.

Примерно через полчаса ходьбы камыш стал редеть, и вот, наконец, закончился. Сергей упал на траву, Алёшка — рядом. Прогулка по зарослям только усилила жажду, в горле першило от пуха. До хуторских огородов оставалось метров триста.

Алёшка перевернулся на живот; подняв голову, стал смотреть на хутор.

— Серёга, по-моему, немцев там нет.

— Почему ты так решил?

— Да тихо как-то.