— Да, я очень любил свою бабушку и сейчас люблю. Она в моём сердце. Всегда. Вот и сейчас она рядом, я чувствую это. Мы были близки с ней. Могли разговаривать обо всём. Почти обо всём, о многом. Он осторожно, точно боясь спугнуть, поцеловал её лёгким, целомудренным поцелуем, ещё и ещё, и вот они начали целоваться всё более страстно и чувственно. Он шумно выдохнул:
— Видишь, как здесь хорошо! Никто не мешает, только ты и я, — он мягко снял Юльку со своих колен, встал, усадил её в кресло. Вышел из комнаты, через несколько минут вернулся с двумя красивыми фужерами и тарелкой. Подставил к креслу журнальный столик. Подставил стул для себя. Достал из рюкзака тёмную бутылку, коробку сока, шоколад, маленький пакетик орешков. Плеснул из бутылки в фужеры по чуть-чуть. Шоколад разломил на квадратики, положил в тарелку, туда же высыпал орешки из пакетика.
— Для настроения, — он подал фужер Юльке, — и чтобы тебе было полегче. Пей, крошка, — он чуть подтолкнул фужер к Юлькиным губам.
— Давай в следующий раз, потом когда-нибудь! Ну, пожалуйста-пожалуйста! Не сегодня! — протянула она жалобным голоском, но послушно глотнула обжигающую жидкость, поперхнулась, закашлялась, — что это? Очень крепко!
— Да не бойся ты ничего! Малышка! Всё будет хорошо! Даю слово! Если не захочешь — провожу тебя домой и всё. Пей до дна. Я плеснул тебе чуть-чуть. Это очень хороший коньяк. Сосуды расширятся, румянец выступит на твоих прелестных щёчках, ты станешь точно розовобокое наливное яблочко.
Она выпила всё, что было в фужере. Он поднёс квадратик шоколадки к её губам. Она взяла, вмиг высохшими губами, шоколад. Тепло от коньяка растеклось по её юному телу, стало весело и нисколько не страшно, и правда румянец выступил на её щёчках, глаза заблестели ярче.
— Ну, как настроение? — он уловил произошедшие в ней перемены.
— Мне так весело! Хочется танцевать! — она расслаблено откинулась на спинку кресла. У тебя есть музончик? Потанцуем? — она начала легонько извиваться в кресле, как бы танцуя.
— Сделаем. Он порылся в телефоне, включил романтическую музыку:
— Я приглашаю вас, мадемуазель! Но, ещё по капельке для настроения? Ок?
— Окей! Окей! — ей стало безумно весело и немного страшно и любопытно, что будет дальше. «Я в любой момент встану и уйду, — и он отпустит меня, я это знаю на 100 процентов».
Он плеснул ещё коньяка ей и себе. Выпили, закусили орешками. Она решила его проверить:
— Серёжа, я ухожу. Спасибо за угощение, но мне пора домой! — она встала, её чуть, самую капельку, качнуло. — Ты проводишь меня? Где моя одежда? Она решительно направилась к дверям, — извини, что так получилось, но я пока не готова! Нет! Нет! И ещё раз нет! Прости! Она вышла из комнаты в коридор, достала одежду. Она ждала, что будет дальше, исподволь наблюдая за его действиями.
— Малыш, ну ты что? Мы же всё решили! Останься! Ну, прошу тебя! Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени? — он бухнулся перед ней на колени. «Наверное, больно долбанулся, — мелькнуло у неё голове, — не останусь, — уже твёрдо уверилась она в своём решении, — не обижайся! Но, нет! И встань уже с колен! Ну, пожалуйста!»
Он встал, легонько обхватил её за руки, чуть выше локтей:
— Ну, хорошо, хорошо! Я провожу тебя, но давай чуть позднее, ещё же есть время, просто посидим, выпьем ещё по капельке. Ты мне расскажешь, почему ты не хочешь секса со мной, может быть, я тебе совсем не нравлюсь? Или ещё какие-то причины? Согласна?
— А ты не будешь меня принуждать делать то, что я не захочу?
Он рассмеялся, запрокинув голову вверх:
— Ну, конечно же, нет, не принуждал и не собираюсь этого делать. Посидим ещё чуток и я тебя провожу.
Она кивнула, повесила одежду на вешалку и вернулась в комнату, села на прежнее место. Он зашёл следом за ней в комнату, потянул её за руки, она поднялась. Он сел в кресло и усадил её на колени. Налил в фужеры ещё по чуть-чуть. Подал ей фужер, второй взял себе:
— За нас с тобой! Чтобы у нас с тобой всё получилось! Просто я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей и только моей. Пей, — он снова указательным пальцем правой руки легонько подтолкнул фужер к её губам. Её щёчки и без того розовые, ещё сильнее заалели от нежных слов признания в любви. Первый раз в жизни она слышала такие слова. Они выпили, она съела кусочек шоколадки. У неё всё плыло перед глазами:
— Больше мне не наливай, я ужасно пьяная. Как я дойду до дома? Мать увидит — ругать будет! Зачем я так много выпила, — она закрыла лицо руками.
— Не волнуйся, малыш! Всё! Больше не пьём, мне тоже хорошо по мозгам ударило. Сейчас крепкого чая заварю, мигом протрезвеем. Пойдём со мной, — он потянул её за собой в кухню. Здесь тоже стояла старинная мебель, на стене висели часы с кукушкой. Кухонный стол застелен льняной скатертью, некогда бывшей белоснежной, а теперь пожелтевшей от времени. Она села на краешек табурета с облупившейся по краям масляной краской. Вскипела вода, Сергей заварил чай. Подошёл к ней:
— Ты как? Нормально?
Она отрицательно помотала головой: