Я не ангел

— Мне принадлежит, пусть не весь дом отца, но огромная квартира, — говорила она и добавляла: — Правда по документам она Славочкина, это мой четвертый муж, но Владислав Аркадьевич Соловков уехал на заработки в Америку и был так добр, что оставил мне доверенность с правом проживания на этой жилплощади. Почему так? Ой, девочка моя, в девяностые в нашем и соседнем домах начали скоропостижно помирать старики, оставляя все нажитое непонятно кому, и я, чтобы обезопасить себя, придумала и воплотила в жизнь гениальный план. Продала квартиру своему гражданскому мужу, он все равно «заграницу» собирался, потом он под моим чутким руководством оформил доверенность без права продажи на меня. И вуаля! Сам «уехал» сначала в Германию, а потом в Америку — как все уверенны, а я горемычная осталась брошенкой. Помню еще жалели меня тогда все… С тех пор мной и моей квартирой интересовались не раз, и не два. Вот только я до сих пор жива и ко мне даже желающие докормить до гроба немощную бабушку не приходят. Я и рада. Ведь у меня и золото есть, и камешки. Пенсия, дай Бог каждому, и здоровья хватит еще лет на двадцать. В моей семье женщины долгожители. Если бы мать не убили, как случайного свидетеля бандитской разборки, она до сих пор бы по земле бегала. Захочу, замуж еще выйду! А, что? У меня всего-то пятеро мужей было. Самый любимый и родной был конечно же первый, Евгений Маркович Ласков — еврей, мать его… Артист театра, красавец, любимец публики, из интеллигентной семьи, — голь перекатная с претензиями. Любила я его, как кошка валерьянку. Он, красавец-то мой, оглобля в шляпе, на руках меня носил, пять дней в неделю. На шестой, в субботу, напивался, отдыхая от тяжелых трудовых будней, а потом лупил меня нежными своими ручками, которые легко в кулаки пудовые превращались. Зато седьмой день был опять мой. Спектакль в этот день милый устраивал только для меня одной. На коленях стоял, плакал, прощенья просил, ноги целовал, а я дура молодая, слезки ему вытирала, а на себе синяки замазывала и радовалась жизни следующие пять дней, пока он трезвый ходил. Не знаю, как долго бы это продолжалось, но несчастье оно и талантливых людей губит. Помер мой ненаглядный молодым. Великим актером стать так и не успел. Да и детишек мы с ним не родили. Слава Богу! Умер он у меня на руках. Прощалась я с ним долго, потому как неправильно рассчитала сколько ему грибочков нужно для «скоропостижной» смерти. Очень уж он у меня габаритный был по сравнению со мной. Расследование было не долгим, потому как грибочки на рынке я вместе с соседкой покупала. Самой мне тех грибов не досталось. Очень уже мне мужа хотелось «порадовать». И кому какое дело, что поганки я лично для любимого собирала, за город ездила, а покупные подальше от дома в канаву выбросила? Узнать меня в бабке, ездившей за город, никто бы не смог. Даром я что ли с актером жила? Так вот. Ночь мы с Женечкой тогда очень беспокойную провели. Он, бедняжка, все порывался доктора вызвать, но к утру все-таки успокоился и упокоился. Царство ему небесное! Долго я потом горевала за ним. Годов так пять официально замуж не выходила. Но нашелся еще один. Уговорил. Поверила ему и даже счастлива была. Мирошников Дмитрий Васильевич, второй мой муж, был добрым человеком, смешливым, шутить любил. Работать правда не любил, но зато жила я с ним счастливо, каждый день с улыбкой. Приду со смены заводской, а он на диване лежит, худо ему, живот от голода подводит, потому как то, что я приготовила, уже кончилось, а все равно встречает меня с улыбкой. Пальто снять поможет. Тапочки принесет. Руки согреет, и целый час потом возле меня сидит, ждет, пока я ужин приготовлю и ни разу не было такого, чтобы он упрекнул меня за ожидание это. Счастливая я была, точно тебе говорю, — заявляла Нинель с неизменной улыбкой на губах и продолжала рассказывать, показывая мне фотографии своих милых. — Жаль только, что пришлось мне вдовий наряд надеть уже через пару лет после свадьбы. А все почему? А потому, что по настоянию Димочки переехали мы тогда из съемной комнатки в той же коммуналке, где я с мамой жила, в маленькую собственную квартиру к его мамочке. Ей как раз уход понадобился. Тяжело в пятьдесят восемь лет одной жить. Кто в квартире уберет, сготовит, помоет, почистит, денежку в семью принесет? Сама-то она не дня в своей жизни не работала. Очень уж удачно по молодости желающих помочь молодой вдове находила. Вот только молодость как-то в раз прошла, но зато сын при ней остался, а сыном мой ненаглядный был хорошим, очень мать жалел. Ну, а мне разве трудно было откликнуться на его просьбу? Мать — это святое. Бывало, прибегу с работы, милый встретит меня с улыбкой, а следом из своей комнаты мамочка его и тоже с улыбкой. Правда ее улыбка чаще всего на оскал гиены смахивала, но она старалась. Муж велел ценить ее усилия, и я ценила, но не долго. Ровно до тех пор, пока она мне на голову остывший суп из тарелки не вылила. Остыл он, пока она в ванной мылась, а я подогреть еще раз не успела, уснула после работы, сидя на стуле, прямо на кухне. Но зато следующий раз, когда она мыться пошла, я не спала и все успела, и пирожки пожарить, и спинку ей потереть.