Я не Монте-Кристо (СИ)

Саломия промолчала и опустила глаза. То, что он будет придираться, она знала, девчонки сразу предупредили, еще при отборе, поскольку она отклонила любезное приглашение Игната проехаться к нему домой, которое он даже не пытался завуалировать за заезженным «послушать музыку» или «посмотреть фильм». Игнат был прямолинеен и недвусмысленно сообщил, что они там будут делать. Саломия настолько была ошемлолена тем, что из всех довольно приятных и миловидных девушек выбор пал на нее — высокую, худосочную и неброско одетую — что даже не сообразила, как лучше отказать. Отказала так же прямолинейно.

— Ну все, тебе хана, — просвистела сквозь сжатые зубы Ирка.

— Почему? — удивилась Саломия.

— Игнат злопамятная сволочь, вот увидишь, он так просто не забудет, что ты его отшила.

— Так с ним Алина поехала, и Оля с Галкой согласились, он сам их не взял, зачем ему я? — продолжала недоумевать Саломия, но Ирка лишь глубоко вздохнула и покачала головой.

Иру в смену не взяли, а Саломие сказали приходить. Она наплела бабушке, что переночует у Катерины. С Катьки пришлось взять слово, что та напишет себе здоровенную напоминалку, что у нее вечеринка в честь чего-то-там, и Саломия ночует у нее.

— Загорская, отнеси заказ в пятый вип, — Игнат смотрел куда-то в стену мимо Саломии, она подхватила поднос и поспешила наверх.

Как открыть дверь, если руки заняты тяжелым подносом? Аккуратно стукнуть ногой в дверь. Дверь открылась, и Саломия чуть не выронила поднос. На нее смотрели глаза такого пронзительно-голубого оттенка, что у нее едва не вырвался удивленный возглас. Она как раз недавно рисовала небо и море, размывала акварель, и получился точно такой оттенок. «Невская палитра» самые лучшие краски, отчим все время покупал ей только «Невскую палитру», теперь она сама их покупает…

— Кобальт лазурно-голубой.

Это само по себе сказалось, честное слово…

— Что? — удивленно взметнулись брови над лазурно-голубыми кобальтовыми глазами. Не совсем, конечно, кобальтовыми, надо бы немного размыть…

— Ваш заказ, — опомнилась Саломия, молодой человек усмехнулся и посторонился, а она принялась расставлять бокалы на столике.

На широком диване расположилась девушка небесной красоты — они здесь все Саломие казались небожителями — и еще двое мужчин. Напротив два огромных монитора транслировали танцпол и стойку у бара.

— Ну что, Димыч, есть там что-то стоящее? — спросил тот, кто открыл ей дверь.

— Тебе зачем, Ник? — ответил ему один из сидящих. — Ты со своим самоваром пришел.

Ник, наверное, Никита, значит девушка здесь с ним? У Саломии настроение упало на несколько градусов ниже, и она мысленно себя одернула. «Заканчивай быстрее и уходи. Ты тут точно лишняя».

— Да ничего, все одно и то же, — разве что не зевнул второй, — надо Саркиза набрать, пусть своих присылает. Хотя постой, беру свои слова обратно. Тебя как зовут, милая?

Саломия даже не сразу поняла, что это обращаются к ней, лихорадочно соображала, ей самой стоит разлить спиртное или лучше убраться поскорее, сами справятся? Поди разбери, кто тут что пьет, заказали они немало.

— Ты оглохла, красавица?

— Саломия, — она выпрямилась, скомкав салфетку.

*cara – дорогая (итал.)

**mia – моя (итал.)

***«’O sole mio» - («Мое солнце») неаполитанская песня, Эдуардо ди Капуа (музыка) и Джованни Капурро (текст), 1898г.

— Как? — удивился голубоглазый красавец Никита, подходя к своей девушке и так нежно проводя по ее волосам, что у Саломии внутри даже защемило от зависти. — Соломия?

— Саломея, — поправил тот, кого он назвал Димыч. Наверное, его звали Димой. — Ты тоже танцовщица?

— Нет, — коротко ответила. Может, все же стоит сменить имя? Второй приятель, видать, был туговат на ухо, потому как склонил голову на бок и посмотрел на нее таким липким взглядом, что ее передернуло. Будто руками по телу прошелся.

— Ну как же, разве ту танцовщицу, из-за которой Ирод казнил Предтечу, звали не Саломея?

Смотри, какие собрались образованные! Все трое смотрели на нее так, будто она лично обезглавила пророка, хотя Саломия, напротив, пророка почитала. А вот голову приятеля Никиты и Димыча отсекла бы собственноручно и без сожаления.

— Ее звали Саломея, а меня Саломия, — уточнять, в чем разница, она не стала, захотят, сами прочтут. Но тот, второй, не унимался.

— Станцуй нам, Саломея, — встал и подошел к ней совсем близко, его голос стал бархатно-тягучим, рука скользнула по груди, как бы случайно задев пуговицу на блузке, пуговица расстегнулась, и ее от омерзения передернуло.

— Не смейте прикасаться ко мне, — отступила к двери, но цепкие руки схватили ее за талию и дернули на себя. Она едва успела схватить бутылку и замахнуться.

— Ах ты… — руку зажало в тиски, пальцы онемели и выронили бутылку.

— Ты в своем уме, Олег? — ее схватили другие руки, оттащили от разъяренного Олега, а она только воздух хватала ртом от ужаса, а потом не выдержала и разрыдалась.