Она боялась, Никита это видел, и не понимал, почему. Он, конечно, погорячился с признанием в убийстве жены, но ведь потом объяснил Сальме, что имел в виду, хоть это не очень помогло, страх так и продолжал плескаться в черных блестящих глазах. Единственное, что не сказал тогда, что он не убийца, потому что это было неправдой. И Елагин уже пять лет спокойно спал, не мучимый ни муками совести, ни порывами раскаяния.
«Гори в аду, — сказал он тогда окровавленному Ермолаеву, зажатому в кузове искореженной машины. Ермолаеву, который организовал похищение Саломии и ее убийство, — гори, как моя жена». Брошенная в лужу вытекшего из бензобака топлива зажигалка облегчения Никите на принесла, но он хотя бы так смог оравдаться перед Саломией.
Пиликнул вайбер, Никита достал телефон. От Сальмы, коротко и лаконично:
«Мы завтра вылетаем. Время напишу дополнительно».
И тут же радостное с другого номера:
«Ура! Мама согласилась, мы летим!». И много радостных смайликов.
Никита спрятал телефон и вдохнул полной грудью. Оставалось дожить до завтра.
Глава 36
Саломия с замиранием сердца смотрела на неровные кольца островов, лазурными лужицами растекшиеся по синей глади Индийского океана. Все эти годы она старательно избегала Мальдивские атоллы, куда угодно, только не сюда, разве мало в мире мест, где можно отдохнуть? Поймала себя на мысли, что в третий раз видит Мальдивы из иллюминатора самолета, и каждый прошлый раз ее душа находилась в полном раздрае, но то, что творилось там сейчас, не поддавалось никакому описанию.
Несколько раз Саломия порывалась развернуть самолет и сбежать на другой конец земного шара, но стоило глянуть на Даньку, свернувшегося клубком и мирно спящего у нее на коленях, как воинственный пыл тут же улетучивался. Ее маленький сын так обрадовался ее решению, пять раз переспросил, правда ли, что они летят в гости к Никите, а потом выстукивал Елагину сообщение в вайбере, что у нее просто духу не хватило бы сейчас ему солгать. А пришлось бы.
Саломия вздохнула и уткнулась лбом в бежевую оббивку салона, продолжая смотреть в иллюминатор. Ее раздирали совершенно противоречивые чувства, Вадим перед вылетом щедро высеял в ее душе зерна сомнения, за время полета те проклюнулись, дали буйные всходы и принесли неплохой урожай.
— Тебе не приходило в голову, что твой Елагин давно знает, кто ты и кто такой Даниэль? — спрашивал Вадик, заводясь все сильнее. — Ты бесконтрольно доверяла мальчика, что мешало ему тайно сделать тест на отцовство, или ты думаешь, он слепой? Дальше он обвинит тебя в инсценировке собственной смерти, потом через суд восстановит ваш брак, отберет у тебя сына и деньги. И если начнешь отпираться, будто ничего не знаешь, запрет в психушку.
Саломия внимательно слушала, а Вадим продолжал:
— Или он задумал соблазнить тебя, а потом каким-то образом подставить.
— Как? — поинтересовалась Саломия, поражаясь безграничной фантазии человека, чью любовь тщетно заставляла себя принять целых восемь лет.
— Да как угодно, скрытые камеры, видео или фото, ты хочешь, чтобы твое лицо без повязки появилось в сети?
— А я что, в самом деле такая безобразная?
— Зачем ты меня провоцируешь, Сальма, ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду, — поморщился Вадим, — просто твой Елагин…
— Ты сам говорил, что за деньги можно решить все, вот и решай, — оборвала его Саломия и отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Но сомнения уже цвели буйным цветом.
Что, если правда Никита все знает? Тогда его тяга к ребенку понятна и обоснована, а вот напротив их дальнейших взаимоотношений вполне можно поставить жирный вопросительный знак. Или крест. Вот только Даньку жалко до слез и не только его, а и того малыша, которого так просил у нее Никита…
Впрочем, если Вадим прав и Елагин лишь манипулирует ею, никакого малыша не будет, и Саломии вдруг стало так жаль, что даже слезы выступили. Она ведь успела нарисовать эту кудрявую темноволосую девочку с голубыми, как у всех Елагиных, глазами.
— Госпожа Фон-Россель, мы снижаемся, — заглянула в салон бортпроводница. Саломия со вздохом кивнула девушке и затормошила спящего сына.
Данька щурился и крутился вьюном, держась за ее руку, и Саломия понимала, кого он выглядывает. Елагин не замедлил явиться.
— Даниэль! Данька! — он знакомого голоса ее даже качнуло, сын выдернул ладошку и остановился, в нерешительности поглядывая то на мать, то на Никиту. Но тот широко расставил руки, и Данил помчался навстречу, а потом прыгнул ему на шею, и у Саломии внутри запищал тревожный маячок. Знает, явно знает. Не может не знать. Ну не любят так чужих детей, а Никита прямо светился от счастья, при этом на нее даже не смотрел. — Ну привет, мой хороший!