Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Иоганнес Роберт Бехер, председатель германского Союза пролетарско-революционных писателей и функционер КПГ в изгнании, стал важным посредником между Москвой и немецкой литературной эмиграцией. Поэт по основной специальности, он по совместительству выполнял определенные деликатные поручения советского руководства. Так, Отдел культуры и пропаганды ленинизма запросил 3 августа 1933 года выплату Бехеру шестисот долларов США на поездку в Прагу, Швейцарию и Францию. Согласно сопроводительной справке, целью вояжа был «объезд немецких писателей, находящихся в эмиграции, и установление связи как с революционными, так и с левобуржуазными антифашистскими кругами; организация общего Союза антифашистских немецких писателей с ком-фракцией, действительно руководящей этим союзом, и основание заграничного антифашистского немецкого журнала с привлечением крупных антифашистских писателей». Параллельно на Бехера возлагалось выполнение явно конспиративного задания – «организации передаточных пунктов по связи с Германией и Японией»[57].

В декабре 1933 года Бехер дал соответствующую оценку взглядам Томаса Манна в письме к писателю-эмигранту Эрнсту Оттвальту, который слишком оптимистично смотрел на манновский поворот к социализму. «Мы не можем говорить, – напутствовал Бехер неискушенного в вопросах теории сотоварища, – что безоговорочно признаем социализм Томаса Манна, который, как известно, является крайне расплывчатым, близким к СДПГ или СДПА [германским или австрийским социал-демократам. – А.Б.] социалистом в четырех кавычках, и это признание не находится в противоречии с творчеством Томаса Манна, а есть его необходимое художественное дополнение»[58].

В соответствии с новой стратегией советского руководства Бехеру было поручено организовать единый фронт литераторов, точнее – склонить на сторону Советского Союза всех именитых писателей, выступавших против гитлеровского режима. Идеологические тонкости отходили поначалу на второй план. В июле 1934 года в письме к тому же адресату Бехер уже предостерегал от слишком прямолинейной критики Томаса Манна и указывал направление работы с ним. Он писал:

Совершенно ошибочным является требование бичевать Т. Манна как контрреволюционера. Это так же неверно, как и безоговорочно принимать точку зрения Т. Манна как сторонника социализма. Между этими двумя позициями есть вполне определенные многочисленные нюансы, и правильно было бы со всей серьезностью указать Т. Манну, куда ведет этот путь, и противопоставить ему нашу точку зрения – но не на казенном канцелярском языке бюрократов, а на языке, который можно просто назвать немецким[59].

Короче говоря, знаменитого буржуазного писателя, увлекшегося социализмом, следовало склонять на свою сторону решительно, но с чувством такта и снисхождением к его ошибкам. Брат Томаса Манна Генрих Манн был в глазах Бехера – как он писал в том же письме к Оттвальту – «особенно противоречивым случаем»: он считает себя сторонником как социал-демократии, так и революции и Советского Союза и ненавидит гитлеровский фашизм.

Эрнст Оттвальт был впоследствии арестован органами НКВД и обвинен в шпионаже. Он умер в 1943 году в советском исправительном лагере.

На август 1934 года было намечено открытие в Москве первого Всесоюзного съезда советских писателей. В мае был составлен примерный список приглашаемых западных литераторов, в котором как представители Германии значились Бертольт Брехт, Оскар Мария Граф, Лион Фейхтвангер и Генрих Манн. В конечном счете оба последних в Москву все же не поехали, но Генрих Манн направил делегатам приветственное послание, опубликованное в газете «Правда» вскоре после открытия съезда. Автор «Верноподданного» писал о своем отечестве, находившемся под властью нацистов: «Никому не дозволено там великое и полное рисков счастье познавать новое или созидать жизнь и человека по своему знанию. Там думают и мечтают только по указке начальства»[60]. Трагично, что эти горькие слова ничуть не меньше подходили и к советской действительности, которой Генрих Манн заочно и наивно восторгался.

Литературная семья Маннов, однако, не осталась без представительства на съезде советских писателей. Делегатом в Москву отправился сын Томаса Манна Клаус.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное