Я не Поттер!

Вот так, в обнимку, мы и доковыляли до классов по изучению маглов, провожаемые испуганными взглядами школьников. Там нас уже встречала школьная медсестра, предупрежденная отправленным вперед Забини. Вернув себе решимость, рыжая передала меня с рук на руки, и умчалась, звонко стуча каблучками. Однако, минутой ранее, я кое-что вспомнил и успел задать вопрос.

— Джинни, а ты как узнала… ну… ты сначала пригнулась, затем отпрыгнула…

— Хочешь сказать, раньше, чем папа ко мне бросился?

— Ага…

— Профессор сказал.

— Какой?!

— Флитвик!

— Да–а-а?

— Ой, Гарри. Ты плохо соображаешь. Ну конечно нет. Твой отец!

Идти в больничное крыло мне расхотелось, но желание нестись в башню, нырять под кровать и прятать бабушкин сундук в другой вселенной — возросло в разы. Это ж надо, я радовался тайнику, открыть который может только Снейп. То, что Снейп способен произойти только от Снейпа, я, видите ли, запамятовал!

И пока я размышлял о доверии, недоверии и осторожности, задыхаясь от серной вони заживляющей мази, девчонка, не найдя отца поблизости, не стала тратить драгоценное время и посетила большой и величественный замок с остроконечными башенками. Она точно знала, в нем живут люди с таким же острым умом и большими связями, они помогут, они верны тому, в кого верит она.

Ей не нужен был путь к отступлению, не её характер, и Джинни сожгла все мосты. Она не понимала, почему должна поступать по–другому. Её друзья, её любимый учитель, друзья её друзей — они не могут ошибаться. Волдеморт только и делает, что всех спасает, а папа? Почему он, чистокровный маг, сидит без денег и целыми днями расхваливает каких-то маглов? Но знать не желает родственника–сквиба? Зачем похищает ребенка и связывает его руки цепями? Принимает в доме того, кто мог стать причиной её гибели? А главное, зачем он мямлит что-то в ответ на её «почему», вместо того, чтобы ответить решительно, как это обычно делает… профессор Снейп?

Все это рассказала мне сама Уизли, спустя пару дней. Ей нравилась её злость, и я готов поспорить, на свою семью она разозлилась не только давно, но и навсегда. Вообще-то, в её воспитании наблюдались явные пробелы, но именно в них и произрастал её настоящий, сложный характер. Миссис Малфой только взялась за рыжую подругу сына, только начала объяснять, что семья для чистокровного мага — основа, но когда она это поймет, у неё уже будет другая.

Арестовали Артура тем же вечером. Конвой без стука ворвался в дом и прервал мирное чаепитие супругов, с нетерпением ожидавших ответа дочери до последней секунды. Ну а Сириус и Люпин покинули Нору вскоре после меня, им к предательствам всех красок и мастей не привыкать, опытные. Ориентировки на преступников совы доставили во все уголки Англии, в каждый дом, кафе или торговую лавку. Ждать удачи, конечно, не приходилось, да я её и не ждал.

Честно говоря, свидетельствовать в Визенгамоте мне не хотелось. Показания с нас, несовершеннолетних, уже были сняты в стенах школы угрюмым аврором по имени Кингсли Бруствер и, судя по всему, отцу семейства доведется выживать в Азкабане не меньше четырех лет. С целой оравой подсудимых по самым разным статьям дело обстояло бы гораздо сложнее.

Не знаю, что Джинни говорила слишком поздно все осознавшему Рону, взбешенному непонятной жестокостью сестры, но мальчишка психовал и ходил с опущенной головой еще долго. Вести с ним беседу мне пришлось самому. Он сидел на кровати своей спальни, подогнув ноги, смотрел на шрамы на моих запястьях и молчал. Было в этом молчании что-то тяжелое, все понимающее, но не прощающее. Мне слова произносить было трудно. Все они казались неестественными и неприлично веселыми. За все время моего монолога я даже несколько раз пожалел всех клоунов на свете. Ох и несладко им приходится!

— Твой отец хотел выяснить правду, Рон. Каждый на его месте поступил бы также.

Драко еле слышно фыркнул, перестал гулять по комнате с видом обеспокоенного родителя, сел на изящный табурет и закинул ногу на ногу. Он смотрел на меня чистыми серыми глазами, время от времени оборачивался к зеркалу, оценить стройность своего затянутого во все черное силуэта, и в который раз переигрывал. На тот момент в нем не было ни надменности, ни пафоса, он хорошо понимал серьезность ситуации, но сердце у него болело не за меня, а за рыжего. Приятель дико боялся, что я догадаюсь, при случае пожалуюсь его отцу, и от страха не мог скрыть от меня ни единой мысли.

— Больно? — сиплым шепотом спросил Рон.

Я чуть не расплакался от облегчения, но сделал вид, что не расслышал.

— А? Что ты сказал?

— Я спрашиваю, больно было? — повторил мальчишка и спустил ноги с кровати.

Выдержав воистину драматическую паузу, я дал понять Уизли, что своим молчанием хочу пощадить его чувства. Мы сидели на пологе кровати вдвоем и слышали не только дыхание друг друга, но и стук сердца. Сердце Рона билось неистово, словно выпрыгнуть из груди хотело. Он не понимал отца, но любил его, он сердился на сестру, но любил её, он чувствовал — и закон, и правда, всё на моей стороне, а вот это ему не нравилось.