Я не Поттер!

— Я не вишу! — он обиделся. — Я убиваю, проклинаю, докладываю!!! Или проклинаю, убиваю, докладываю… а может и не убиваю… или не докладываю?!

Пока Пивз размышлял над инструкциями, явно оставленными ему отцом, я, хихикая, шел обратно к кабинету. Ну уж нет, блюсти нравственность учениц таким отчаянным способом, до этого явно перепробовав все на свете?! Не хочу быть деканом, ни за что!

Папа задремал на тетрадях, и когда открылась дверь, подскочил на стуле, схватил первую попавшуюся «тетрадь», оказавшуюся учебником, и принялся в «ней» что-то увлеченно черкать.

— Пап, да это я!

— Гарри… ну ты бы хоть постучал! — он отшвырнул учебник, прежде задумчиво покрутив его в руках.

— У тебя на щеке написано: Сицилия Орвуд, третий курс, первый семестр…

— Черт! — папа взмахнул палочкой и отпечатавшиеся надписи исчезли. — Что-то случилось?

— Дамблдора встретил…

— Сочувствую. Что-то еще?

— Ты смотрел в зеркало Еиналеж? Ну то, на втором этаже?

— Смотрел. Я его туда перемещал.

— И что ты там видел?

Папа с озабоченным видом раскладывал тетради по нужным стопкам, быстро двигал руками и глаз не подымал, а его лицо от меня скрывали длинные сальные волосы, являя миру лишь кончик длинного носа.

— Тебя, Гарольд, тебя… Ты маленьким был очень милым.

Понятно: один видел носки, другой меня в детстве! Это не смешно!

— А ты? — небрежным тоном поинтересовался отец. Но за этой небрежностью крылся большой интерес.

— Маму!

Папа недоверчиво хмыкнул, прекрасно зная, что быть этого не может, но я уже с силой захлопнул за собой массивные двери. Я вру, и все врут! Это что, закон жизни такой?

* * *

— Ай! Вы там окосели, что ли?! — я отряхивался и отплевывался от снега, забившегося мне и в рот, и за шиворот, а так же щедро припорошившего собой страницы книги. Увидев, кто именно смотрит на меня виноватыми глазами–бусинками, я удивился еще больше. — Грэгори, ты сдурел? Признайся честно! Я не буду ругаться!

Малфой и троица любителей опасных снежков, все еще со свистом проносившихся в опасной близости от моего лица, все разом упали на колени, как подкошенные, и принялись кататься по снегу, хохоча так сильно, что даже мимо проходящие гриффиндорцы пугались силы такой радости и никак не язвили. Драко вновь потерял свою шапку, но в этот раз потеря его не взволновала, ведь ему, наконец-то, было весело. Знал бы, что его так просто растормошить, давно бы снега наелся!

— Да ладно, ну чего вы… — я смутился, покачал головой и несмело улыбнулся. — Завтра уже Рождество, можно меня и побомбить… Ладно уж, прощаю!

Вдалеке стихли звуки ударов. Хагрид, заготавливающий дрова у хижины, обратил на нас внимание и, закинув топор на плечо, пристально смотрел в нашу сторону. В ту же секунду я вновь скис, поднял руку и помахал ему. Он приподнял топор, и радостно помахал мне в ответ. Нет, ну надо же было испортить такой хороший момент…

Глава 9

Сквозь сон я слышал собственное сопение и гул стадиона. И то и другое не мешало мне пусть и некрепко, но сладко спать. Нега укутывала все сильнее и сильнее, а чистая прохладная постель приятно пахла какими-то травами. Я ощущал любовь ко всем живущим на планете лишь только за одно их отсутствие в моей спальне…

Мне снился Даддли, ценность которого я, в конце концов, оценил как положено. За все время каникул он ни разу не высказал ни единого желания спасти мир от кого-нибудь, не говоря уже о философском камне! Он ел, смотрел телевизор, орал, когда ему нечего было есть, но не таскал меня за собой каждый раз, когда ему нужно было уйти. Да мой кузен не человек — он золото! Рождественскую неделю я провел, как совсем не маг. Мы слонялись по игровым залам, посещали фирму мистера Дурсля, доставляя туда внушительного вида коробки с ланчем, привязывали консервные банки к кошачьим хвостам, получали от всей округи за это на орехи, и рассказывали тете что он, то есть кот, «таким и был!»

Чем бледнее становились мысли о Хогвартсе, тем румянее и толще становились мои щеки, постоянно подпитываемые пирогами, салатами и пудингами. Однако многочисленные письма, доставляемые Буклей, не давали мне покоя. Малфой жаловался на гостей, которых было столько, что приятель просто поставил стульчик у входа, чтобы не бегать туда–сюда, встречая вновь прибывших согласно правилам этикета. Рон жаловался на родственников, дразнивших его со страшной силой всякими «змеиными» эпитетами и не отпускающих его к Драко в гости. Гермиона писала про философский камень и только про него. Симус засыпал меня предостережениями о грозящей всем нам опасности, ведь тот, кто хочет украсть камень — «очень плохой человек». Они так и не признались мне, что подозревают отца — тоже пытаются хитрить, у меня видно учатся. Крэбб и Гойл писать категорически не любят. Зато мне написала миссис Гойл и пригласила на бал Посвящения Слизеринцев. Скрипя сердцем, но на это приглашение я ответил отказом. Не хотелось выглядеть лишним, не хотелось завидовать. Когда-нибудь и я буду давать балы, отвечая отказами на слезные просьбы выслать такое приглашение!