Ну а постоянные визиты в весьма странные места вместе с той же Лейстрендж и Барти меня так и вообще — радовали. Ведь я шаг за шагом окунался в темный манящий мир, открывал для себя секреты якобы непримечательных подвалов, вроде подвала лавки «Горбин и Бэрк», где с некоторых пор чумазые от типографской краски гномы возобновили выпуск брошюрок и книг, призывающих магов к сохранению чистоты крови. Или же наслаждался чашечкой кофе в компании Крауча старшего, пока младший что‑то искал в своей комнате. Ужас и непонимание в глазах старика, дрожащей рукой подливающего мне горячий напиток – это целая наука. Наложить такое идеальное Империо мог только сильный и умный маг, и мое уважение к Риддлу росло с каждым днем.
— Ну что, папаша? – веселый Барти сбежал по лестнице вниз, к нам. – Старушку Берту так и не нашли? Какое горе, какое горе… – он покачал головой и хлопнул родителя по спине. — Уходим, Гарри!
И мы спешили еще куда‑нибудь. Отец никогда не говорил мне, что темный и светлый мир не делит магический Лондон, что он, мир, вообще никак не делится! Даже в кухонных помещениях Дырявого Котла у Лорда имелись шпионы, а финансовыми отчетами из Гринготса нас добровольно и исправно снабжал заместитель самой Счетной Палаты, верный всем аристократическим семьям Англии сразу.
Махина под названием «Темный Лорд» была запущена, её шестеренки со скрипом, но возобновили свой ход, и моя точка отсчета — пройдена. Собираясь в школу, я уже знал, что не пробуду в ней долго. Она мной просто подавится, а после — выплюнет.
Вдалеке от Волдеморта я терял жизнь, у меня начинало ломить все тело, словно после тяжелой физической нагрузки, и никакие растирки не могли заглушить эту ноющую боль. Мне постоянно хотелось размять руки и ноги, как‑нибудь надавить на них так, чтобы прекратить эту муку, но помогала лишь борьба, непростительные, и непосредственная близость Темного Лорда. Наверное, философский период был мной прожит сполна, и настала пора физически ощутить, что значит быть живым крестражем, быть никем и не иметь даже собственных снов. Я все чаще присаживался на стул в своей комнате, складывал руки на коленях и сидел так, словно оловянный солдатик, часами. Не замечал, как время летит.
Дамблдор натравил на меня и мою маму своего врага, хотел ценой наших жизней спасти всех, отделаться малой кровью, и сидя на стуле один час, другой и третий, я считал свои вдохи и выдохи, и тихо ненавидел. За пустоту внутри, за холод. В такие моменты ни отец, ни Хельга, ни даже понимающая меня как никто Белла – никто из них меня не трогал. Никто, кроме Джинни и Рона.
Драко ночевал в доме на холме нечасто, предпочитал родную постель.
А вот с Уизли я не совпадал, мы диссонировали, как фальшивые ноты и верные. Если мальчишка, которому ни я, ни приятель особо не доверяли, вел себя более менее спокойно, то сестра его искрилась восторгом каждый раз, когда в дом вваливалась Лейстрендж, довольная очередной вылазкой; или хохочущий Сивый, полный всяких разных страшилок и готовый их рассказывать денно и нощно; или миссис Малфой с очередным нарядом для девчонки и лекцией о правилах поведения в обществе; или Гиббон, в обнимку с подружкой из стана наших почитателей, считавшей своим долгом станцевать с «малявкой» какой‑нибудь дикий танец, взявшись за руки.
Лорд был рад им всем. Его личная охранная магия и Фиделиус обеспечивали нам абсолютную безопасность, но не покой. Ведь обычно подобное происходило вечерами, ночами, и я недоумевал, с какой стати я должен восторгаться рядовыми буднями под светом луны?!
Девчонка прыгала перед Беллой, умоляюще сложив ладошки, и та не выдерживала такой преданности, рассказывала все, как было, и наслаждалась наслаждением Джинни, пила его, как самый лучший виски. Я же хотел одного – спать.
Однако вчерашняя ночь оказалось действительно особенной. Я впервые воочию увидел самого легендарного аврора из ныне живущих – Аластора Моуди. Согласно добытой отцом информации, вскоре ему предстояло стать очередным преподавателем Защиты от Темных Искусств. Бывший директор настоятельно рекомендовал нынешнему не пренебрегать его услугами и назначение подписать. Безногий одноглазый мужчина, спросонья раскидывающийся заклинаниями направо и налево, без разбору, все‑таки произвел на меня впечатление, а как иначе. Но было в его отчаянной демонстрации силы что‑то такое… жалкое. Так старые люди себя ведут, когда во что бы то ни стало пытаются не потерять достоинства, отказываются верить в то, что немощны. Тем не менее, в его возрасте все авроры уж в сырой земле лежат, причем лет двадцать как, а этот хромает себе по жизни, еще и мусорными баками непрошеных гостей пугает!