Я не свидетель

– Твой заказчик говорит, что оберст погиб при странных обстоятельствах. Это может означать все что угодно: умер от болезни, бежал и где-то сгинул во время побега, был убит, наконец, своими же по каким-то мотивам или лагерной охраной. Тут вариантов много. Даже если бы тебе были доступны архивы, ты не знаешь, по какому разряду числится дело оберста. А может он покончил с собой, скажем, повесился, тоскуя по фатерлянду?..

– Хорошо, возьмем самую удобную, что ли, версию: болел, умер от болезни, ему было пятьдесят шесть лет, – поразмыслив, сказал Левин. Значит, лежал в санчасти. Если жив кто-нибудь из медиков, работающих там в ту пору…

– …и оставался работать в санчасти КГБ или МВД до выхода на пенсию, – подхватил Гукасян, – то попытаться найти такого через наше финотделение или через пенсионную группу УВД. Так что ли? Это я попробую тебе сделать.

– При условии, что кто-то из медиков жив, – добавил скептически Левин.

– Предложи что-нибудь другое, – Гукасян вытер салфеткой рот, поднялся.

– Тогда я бы обошелся без тебя.

– Не зарекайся… Пошли?

– Ты только не тяни резину с этим, – попросил на прощанье Левин.

11

В конце июля Александр Тюнен, получив долгий северный отпуск, путевку в один из пансионатов на Пицунде, добравшись вертолетом из Дудинки в Норильский аэропорт Валек, вылетел оттуда в Алма-Ату, чтобы подскочить на день к отцу в Энбекталды, а затем опять же из Алма-Аты махнуть уже к Черному морю, а оттуда в Москву на Большую Грузинскую, где находится посольство Германии.

Зная аккуратность отца, Александр Тюнен был несколько обеспокоен тем, что не получил ответа на свое письмо, посланное еще в начале июня. Тем более, что писал о серьезном деле: сообщал, что он и жена твердо решили уехать в Германию, уговаривал отца ехать с ними, приводя всякие резоны. На такое письмо отец не откликнуться не мог. Может, не дошло к нему, пропало? Такое случается…

Было знойно, из степи, как из духовки, слабый ветер приносил в поселок невидимый жар, улицы Энбекталды в эту пору опустевали, люди стремились укрыться за дувалами своих дворов в тени навесов, в прохладном, наполовину крытом дворике чайханы, через который медленно, без журчания текла в арыке вода.

Почувствовав, как к спине и груди прилипла, словно горячее стекло, синтетическая тенниска-безрукавка, Александр снял пиджак, натянул на пуговицы петли внутренних карманов и перекинув пиджак через руку, а в другой держа чемодан, приближался к знакомому домику. В нем он родился и прожил до пятнадцати лет; затем уехал в Алма-Ату в техникум, окончил, отслужил срочную, затем вновь работал, женился и вот уже много лет живет в Дудинке. Жизнь, как прочерк – работа, работа, никаких событий, все одно и то же, а сорок четыре года из отпущенных уже вычти, их как волной смахнуло…

Подойдя к покосившемуся заборчику, Александр глянул через дворик в глубину, и то, что он всегда называл "домом" предстало вдруг перед ним убогой лачугой с тремя маленькими окнами. Просунув руку в знакомую щель, он отодвинул щеколду калитки, распахнул ее, вошел и тут что-то упало к его ногам. Это была пачка газет, вывалившаяся из деревянного почтового ящика, приколоченного к внутренней стороне калитки. Ящик был тоже набит газетами, а те, что выпали, видимо уже не вмещались, а кое-как были втиснуты почтальоном. Поставив чемодан, Александр заспешил к дому: толкнул входную дверь. Она была заперта. Он несколько раз громко постучал, но никакого ответа. Прошелся вдоль окон, заглядывал в каждое; сквозь прикрытые низкими занавесками стекла разглядеть ничего не удалось. Постучав в окна, он прислушался. Ни звука. Понял: отца нет дома. И судя по кипе газет – нет давно. Александр заволновался. Такого не бывало. Вытащив из ящика газеты, разложив по датам, Александр понял, что они не вынимались три месяца. Здесь же он обнаружил свое письмо и записку с почты: "Класть газеты некуда, зайдите на почту, заберите".

Значит, что-то случилось! Уехал? Куда? Он никогда и никуда не уезжал. Да еще на три месяца. Александр лихорадочно думал, что предпринять. Взломать дверь? Может он там лежит мертвый. Все равно нужна милиция. Встав с крыльца, Александр подхватил чемодан и зашагал по белой от зноя улице к отделению милиции, По дороге вспомнил, что когда-то давно у него был в школе дружок Бахтыжан Каназов, с которым они уходили в армию. Затем жизнь разбросала их, и они потеряли друг друга. У этого Бахтыжана старший брат Жумекен служил в милиции. Надежда, конечно, слабая, прошло столько лет, Жумекен мог уволиться или уехать вообще из Энбекталды, как многие молодые парни. Жумекен был старше их, кажется, на три года.

За деревянным барьерчиком в дежурке дремал старшина, разомлевший от жары. С трудом разлепив узкие глаза, зажатые скулами, он сонно поглядел на Тюнена, не проявив никакого любопытства к нездешнему человеку с чемоданом и с пиджаком, перекинутым через руку.

– Скажите, пожалуйста, а товарищ Каназов у вас работает? – безнадежно спросил Тюнен.

Старшина вяло прикрыл веки, давая понять, что это и есть утвердительный ответ. Затем, облизнув губы, спросил: