Я не свидетель

- Трубку снял муж. Он сказал: "Да, это я... Не узнал... Живу? Как все сейчас... Благодарю, я передам ей привет... Конечно, почему бы и нет... Ах, вот как! Понимаю, понимаю... Это я улажу... Годится, я теперь человек свободный..." Потом звонивший заговорил, видимо о лошадях, потому что муж ответил: "Понятия не имею, наверное забрали для своей Красной Армии. Я теперь на завод не хожу. "Пепел"? Конечно помню. Это была великолепная скачка. Кажется, четвертая... Вы тогда сорвали куш, что и говорить!.. Ах, что вспоминать!.." На мой вопрос, кто звонил, муж уклончиво ответил: "Один старый знакомый". Я спросила, знаю ли я его, муж ответил: "Нет". Меня это удивило, поскольку звонивший передавал мне привет. Но я почувствовала, что муж уклоняется и не стала настаивать. Вот, собственно, и все.

- Елена Леопольдовна, хотя бы предположительно вы не могли бы назвать, кто мог быть звонившим?

- Нет. Но наверное кто-то из знакомых мужа, кто посещал ипподром. А таких было много.

- Кто был управляющим ипподромом?

- Господин Левжинский, Адам Юрьевич.

- Вы давно его видели? Он жив?

- Не знаю. Последний раз я видела его в прошлом году.

- А вы не знаете его адрес?

- Прежде он жил в доме Болотовича. А сейчас, право, не знаю.

Я помнил доходный дом купца Болотовича. Квартиры в нем снимали люди приличного достатка...

Когда мы уже уходили, вдова Мадера обратилась ко мне:

- Если вы разыщите господина Левжинского, будьте добры, известите его... И скажите, что похороны завтра...

Попрощавшись, мы вышли.

- Что дальше, Викентий Сергеевич? - спросил Титаренко. - Каковы ваши впечатления?

- О впечатлениях говорить рано. Завтра, до визита к ограбленной вдове Йоргоса, я хотел бы знать, обитает ли еще на своей квартире управляющий ипподромом Левжинский. Если его выселили, то куда. И вообще, жив ли он. Есть у вас люди, которые в состоянии это сделать? Не мне же этим заниматься, любезный.

- Это будет сделано, - коротко, без тени обиды сказал Титаренко. Куда сейчас? Домой?

- Да... Вот что еще: в городе теперь не так уж много извозчиков. Пусть ваши люди попробуют выяснить, не возили ли они кого-нибудь по адресам, где живут погибшие именно в те дни и часы, когда были совершены убийства. Извозчики народ сговорчивый, они охотно помогали полиции. Вряд ли убийца передвигался пешком. Ему нужно было появиться на короткое время, сделать свое дело и тут же исчезнуть. Тем более, что все три жертвы живут в отдалении и в разных концах города.

- Я понял, - сказал Титаренко. - Постараемся выяснить...

На следующий день около пяти вечера заявился Титаренко.

- Ну что? - спросил я.

- Левжинский Адам Юрьевич проживает там же, в доходном доме Болотовича. Правда, его несколько потеснили: большую часть квартиры отдали многодетной работнице с фармацевтической фабрики и старухе с тремя внучатами. У нее сын погиб на фронте в Галиции. Невестку изнасиловали и убили. Она поехала в деревню менять последнюю одежонку на картошку, - он взглянул на меня каким-то давящим испытывающим взглядом.

Я уклонился от дальнейшего разговора на эту тему.

- С извозчиками безрезультатно, - сказал Титаренко.

- В каком смысле?

- Опросили всех, кого только можно. Никто не возил по этим адресам в указанные дни и часы.

- Я и не очень рассчитывал... Ладно. К Левжинскому я пойду один. Не возражаете?

- Как вам угодно...

Левжинский оказался человеком лет шестидесяти - сухощавый, чистенький, гладко выбритый с тщательно зачесанными седыми волосами, со следами былой респектабельности. Занимал он одну большую комнату, забитую мебелью в белых парусиновых чехлах, видимо снесенную сюда со всей прежней его квартиры.

Я представился, объяснил причину своего визита.

- Убили?! - он провел узкой холеной ладонью по лбу и опустился на стул, словно боясь, что упадет. - Кто же это сделал? - тихо спросил он.

- Адам Юрьевич, для выяснения этого я хочу задать вам несколько вопросов.

- Пожалуйста.

- У вас не сохранились случайно программки скачек, скажем за последние пять-шесть лет?

- Я храню все программки с момента открытия ипподрома. Что вас конкретно интересует?

- "Пепел". Что это?

- "Пепел" - игреневый жеребец.

- Фаворит?

- Какое там! Господин Мадер купил его в конце 1915-го года. Я уговорил его. Никто не верил в "Пепла", считали, что выбросили деньги. Но я и жокей Боровец почувствовали, что "Пепел" - будущая жемчужина в нашей конюшне. Что сказать? Трудный был жеребец. Выпустить мы его рискнули впервые перед закрытием сезона 1916-го года. Больше не успели в связи с известными вам событиями в феврале 1917-го.

- То есть он участвовал в одной скачке?

- Да. В четвертой. Тогда и произошла сенсация.

- А именно?

- Ставок на "Пепла" почти не делали. Разве что кто-то ради шутки. В "Пепла" никто не верил, жеребец новый, никто о нем ничего не знал. А я верил и уговорил одного знакомого. Сказал, что если "Пепел" проиграет, я погашу половину проигрыша своими деньгами. "Пепел" выиграл скачку, а мой знакомый положил в карман огромную сумму. Вечером мы отметили победу в ресторане Яроховича.

- Кто этот счастливец?