Я не свидетель

— Улочка эта очень узкая, там две машины не разминутся, — сказал Остапчук. — Идет под уклон. Справа забор товарной станции, железнодорожные пути, слева дома и склады. Выехать из нее можно либо сдав назад, либо вниз под уклон на Богдана Хмельницкого. Я на «рафике» поеду с людьми через верх, закрою выезд назад. Ты, Бузынник, мотай со своей группой в санчасть, это пять минут отсюда, берите машину скорой помощи, я договорился, натяните белые халаты, запрете выезд внизу, у Богдана Хмельницкого. Станете поперек, выйдите с носилками у какого-нибудь дома, вроде к больному приехали. Заметив нас, Басик ринется вниз, чтобы выскочить на Богдана Хмельницкого. Санитарная машина и белые халаты его успокоят. Плешаков, надо сообщить всем постам ГАИ. Все ясно? Да, Бузынник, когда станете на место, сообщи мне по рации, чтоб я не начал раньше. Поехали!

Вытащив из тайника последнюю завернутую в мешковину партию оружия, ереванец и Басик, открыв заднюю дверь «Нивы», начали аккуратно укладывать его в машину. Здесь, с тыльной стороны товарной станции, было совершенно темно, горело лишь два фонаря — один наверху, в начале улицы, другой внизу, почти у самого выезда на Богдана Хмельницкого. В тишине слышалось, как за длинным забором одинокий маневровый электровоз, удаляясь, постукивал на стыках…

«Как же так, как я промазал? — думал Остапчук, сидя рядом с шофером. Машина уже шла на подъем и вот-вот должна была выскочить к нужному месту, где начинался забор товарной станции. — Ведь у них не было трамблера!.. Где достали? Неужто в Боровичах Басик спроворил? Трамблер Басик искал там, а не старые автоматы!.. — А поставить его — дело плевое»…

Они захлопнули дверцу «Нивы», сели, и в тот момент, когда ереванец взялся за ключ и отжал сцепление, в заднее стекло ударил дальний свет фар и отраженный зеркальцем, полоснул по зрачкам.

— По газам! — крикнул Басик, услышав шум двигателя настигавшей их сверху машины.

— Менты?

— Кто бы ни был, гони вниз, к Богдана Хмельницкого!..

«Нива» неслась по выбоинам разбитой старой брусчатки, когда свет ее фар уткнулся в стоявшую поперек дороги метрах в ста машину скорой помощи, из которой вышли люди в белых халатах с носилками.

— Что делать?! — крикнул ереванец.

— Сейчас отвалят, подъезжай ближе! — Басик достал из-за пояса пистолет, прикрытый полой пиджака. — Тормозни! — Он выскочил из машины и, оглянувшись на мгновение, увидел, как из догонявшего их «рафика» почти на ходу вывалились двое, в руках у них были пистолеты. Он все понял. Единственная надежда была заставить лекарей со «скорой» убраться с дороги.

И в этот момент кто-то из «рафика» крикнул:

— Вы окружены! Сопротивление бесполезно!..

Не поняв, что машина «скорой» и фигуры людей в белых халатах ловушка, еще надеясь, что он прорвется, заставит их освободить дорогу, Басик дважды выстрелил в одного из двоих преследователей, бежавших сверху, и увидел, как тот упал. И тут с ужасом крайним зрением Басик заметил, что от машины скорой помощи к нему снизу бегут четверо, белые халаты распахнуты, а в руках короткие автоматы…

В Остапчука вошла одна пуля, в шею, разорвав сонную артерию. Он лежал и не слышал слов склонившегося над ним товарища, не ощущал рук, вносивших его в машину, не слышал голосов и возни возле «Нивы», звука щелкнувших наручников.

Он умер в пятистах метрах от ближайшей больницы…

36

— Как же это? — Михальченко ходил по кабинету из угла в угол, нервно потирая больную руку.

— Что ты заладил «как», «как»? Как в тебя стреляли, так и в него. Тебе искалечили руку, а ему… — Левин понимал состояние Михальченко, которому он выложил эту страшную новость, едва тот прилетел из Коктебеля и явился в бюро.

— Когда похороны? — спросил Михальченко, наконец остановившись.

— Сегодня в два.

— Вы пойдете?

— Да. — Левин не состоял ни в каких отношениях с Остапчуком, просто иногда сталкивался по работе еще будучи прокурором, и в те годы едва ли пошел бы на похороны, но сейчас вопрос был задан в ситуации, когда ответ мог быть только один.

— Что ж, Басик, выхлопотал ты себе «вышку», — Михальченко сел к столу.

— Это еще как сказать.

— А вы что бы дали? — зло спросил Михальченко.

— Прокурор не дает, а просит.

Михальченко вздохнул, помолчал, затем спросил:

— Так что с Тюненом, с Локотком?

— Начато следствие.

— Неужели Локоток старика убил?

— Я же тебе говорю: начато следствие.

— Ну, а ваше мнение? Нам же что-то надо будет сказать сыну Тюнена.

— Мы свое дело закончили. Нас просили отыскать Тюнена, мы нашли.

— Труп.

— А разве было оговорено, что мы обязуемся найти живого и здорового?

— Но все-таки, ваше мнение? — настаивал Михальченко.