Я не тормоз

Перечитал утром. Совсем с ума уже сошёл, с катушек съехал. Конечно, про Румату. А про Игната Волкова — бред, бред, только бы не увидел никто. Хотя совсем выбросить, сжечь — жалко.

* * *

Телефон. Домашний. Я не всегда даже трубку беру; мне обычно на мобильный звонят. А сюда чаще всего — «Добрый день, зубная клиника «Мастодонт». Или «Интервент». Или: «наш опрос займёт не более пятнадцати минут», они думают, человек может так легко выкинуть из жизни такую тучу времени на их вопросы? Так что обычно я игнорирую телефон. Но тут взял. И…

— Да, я вас слушаю, — сказал я.

— Будьте добры Румату, — сказал мне приятный мужской голос.

Пол поехал у меня под ногами.

— К-кого?

— Дона Румату Эсторского будьте добры.

Я положил трубку. Потом испугался, опять взял и стал орать туда:

— Да, подождите! — но там шли короткие гудки.

Что это было, а? Да, шутка. Конечно. Но кто мог знать, что я пишу про Румату? Прямо сейчас? Кто, откуда?!!

Мироздание или кто там со мной разговаривает. Что ты, чёрт возьми, имеешь ввиду?!!

* * *

— А ещё, мам, знаешь. Нам кто-то звонил непонятный.

— Кто? — без особого интереса спросила она, вытирая чашки. Зачем их вытирать? Это же просто вода, она потом сама высохнет.

— Не знаю. Спрашивали Румату, — осторожно говорю я. Не хватало ещё, чтобы она подумала, что я псих.

— А, — улыбается она, — надо же… Кто это был?

— Я не знаю…

— Надо было спросить. Это какой-то наш очень старый знакомый. Может, Серый… Или Каподастр.

— Кто? — они что, все с ума посходили?!

— Это наша походная компания, студенческая. Всех звали прозвищами почему-то… Каподастр — такая штука, на гитару надевается. Тональность менять. В общем, одного гитариста мы звали так, Каподастром. А папу все звали Руматой.

— Ой. Ой. Ого… А почему?

— Потому, — мама улыбнулась. Загадочно так. — Потому что он похож. И потом, работа такая, к разным народам ездить… И не влезать в их жизнь, наблюдать просто. Ты же читал Стругацких, знаешь, про что это?

Надо же. Мой папа — Румата. С ума сойти. Я, получается… Получается, я совсем про него ничего не знаю. В походы ходили… Каподастр какой-то. Ничего не рассказывали никогда, почему?…

Но всё же, всё же. Это совпадение, что именно сегодня позвонили. Когда я пишу и думаю об этом. Как это удивительно.

* * *

Борода

Чёрт. Чёрт, чёрт! Четверг же! У мамы спектакль. Значит, я должен был Лёвку забрать!

Аааа!

Мы летим с Костиком. То есть я лечу, а он пыхтит за мной.

— Не жди меня, — наконец, кричит он, — я тебя догоню!

Тыдым, тыдым, самокат скачет по трещинам, по жёлтым плиткам. Главное бордюры, не пропустить, нельзя падать. Я сосредотачиваюсь только на покрытии дороги; поставить ногу на трещину, толкнуться, не упасть, скорее, скорее!

Влетаю в ворота садика.

В группе темно. Что такое, где они?

На всякий случай объезжаю здание, заглядываю на площадку. Пусто, конечно.

Бросаю самокат у входа, влетаю внутрь.

Уборщица меланхолично трёт полы. В наушниках. Трёт не спеша, подтанцовывает.

Молодая совсем, студентка.

— Ты чего здесь? — вдруг увидела меня. — Все ушли.

— Как ушли. Лёвка. Не… Лёвка должен остаться.

— Ну, не зна-аю… Спроси там, — машет рукой неопределённо, — но всех разобрали.

Разобрали. Как сосиски в магазине. Ей и дела до меня нет.

Поднимаюсь на второй этаж через две ступеньки. И сталкиваюсь с воспитательницей.

— Ой, Игнат! Забыли чего?

— Как же… А где Лёва?

— Подожди, ведь Лёву забрали уже… Давно. Ты… У тебя всё в порядке?

— …кто забрал, — выдыхаю я. Пол теряет горизонтальность; я как-то сам теряюсь в системе координат, мир плющит. Это сон; так не бывает! И Лёвка. Так не бывает.

— Кажется… Игнат, я думала, он с тобой ушёл. Погоди, ты же сам приходил за ним!

Она что, совсем уже? Или это я с катушек слетел?!

Мы спускаемся по лестнице, и я чуть не падаю со ступенек, они подворачиваются под ногами.

Внизу, у дверей, меня ждут самокат и Костя Зайцев. А я и забыл про него.

— Заяц, слушай. Я ведь всё это время с тобой был? Да? Не уходил никуда?…

— Ты чего, — не понял Зайцев, — когда? После школы — да…

— Вы что, обкурились, что ли? — спрашивает воспитательница.

— Это вы обкурились, — кричу вдруг я, — я не забирал его! Где Лёвка!… Извините… Чёрт. Как это вообще может быть, как!!

— Может, мама его ваша забрала, — говорит Зайцев.

— Мама в театре. И она бы позвонила, написала!

— Нет, мамы вашей не было, — говорит воспитательница, — я думала, он с тобой!

Я открываю телефон. Пусто. Никаких звонков, только две рекламные смски.

Воспитательница белеет. Прямо я вижу, как белеет — сначала щёки, потом нос.

— С кем он ушёл? Когда? — спрашивает Зайцев.

— Вместе с Кирилловым они уходили… Прямо с площадки, с улицы. Большой толпой за Кирилловым пришли, родственники какие-то. И тут же Лёва уходил. Но я видела, он с тобой!

— А… Вы со мной говорили? — спросил я, уже совсем в порядке бреда.

— Нет, просто Лёва сказал — за мной пришли… Но я видела, как они уходили, правда, с Кирилловыми вместе, но Лёва бы не ушёл один!

— Может, он у Кирилловых этих, — предполагает Зайцев. — Адрес есть у вас? Телефон!

— Да, да, сейчас!