Я не твоя

Знакомый кабриолет уже стоит у нашего дома. А мой любимый, нетерпеливый, вышел и подпирает дверцу авто, крутя в руках букет роз – где взял?

Бегу к нему. Он открывает свои объятия.

Господи, какая же я счастливая! Самой не верится!

- Поедем на пляж?

- Можно на пляж. А можно…

- Что?

- Если ты хочешь, можно к тебе! Меня мама отпустила. На всю ночь…

- Мама отпустила? Это серьезно.

Он целует меня, сначала нежно, потом… страстно…

- Если мы поедем ко мне, то я не смогу сдержаться.

- И не надо… мы ведь все равно поженимся завтра?

- Надо. Мне надо. И тебе. Я… Я не хочу, чтобы было как с тем, другим. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. И хочу стать твоим мужем. Завтра я официально приму тебя как мою женщину, и тогда все случится. А сейчас… просто хочу быть с тобой рядом.

- Тогда поехали на пляж.

Говорю, а в горле пересыхает от… от нежности, от восторга, от страсти… вот всего сразу.

И нестерпимо хочется, чтобы наступило уже это завтра!

Завтра я стану миссис Константинидес!

Завтра я буду самой счастливой женщиной на свете!

Завтра!

Глава 26.

Темнота.

Мне кажется, я все время в темноте. У меня забрали мой свет.

А без света как жить? Не знаю. Больно.

Очень больно.

Я говорил, что будет война? Она и была. Правда, я не воевал. Так уж получилось. Увы.

Вышел из строя в первой же атаке. Если можно так сказать.

Доктор сказал мне потом, что я в рубашке родился. Наверное. Не знаю, что это значит, но… лучше бы я родился без неё и умер.

Именно.

Именно так я думал. Лучше было бы без нее.

Не видеть, не слышать, не знать ничего.

Самое смешное, что в этой войне я все-таки победил. Только, разве это победа, когда от тебя самого и от твоей семьи остались руины? Осколки?

Мне еще повезло больше всех.

Я жив. И даже здоров. И хожу на своих двоих.

В отличие от брата, который навсегда теперь прикован к коляске и слеп.

Нет, врачи дают прогнозы. Он может встать, и даже снова увидеть. В перспективе. Если захочет. Если будет получать хорошее лечение.

Я жив и здоров, А отца больше нет. Инфаркт. Он ушел сразу, без мучений.

Когда узнал о том, что машину Ильяса подорвали. Да, да… Словно «лихие девяностые» вернулись. А может… может они никуда и не уходили, эти лихие годы? Или мои соотечественники – не все, некоторые – решили, что им жить проще по законам того, адового времени?

Я не мог даже попрощаться с отцом. Я был в коме. Да, провел в коме почти месяц после того самого дня. Вернее, после брачной ночи.

Той ночи, которая должна была стать началом новой, счастливой жизни.

Она и стала. Началом новой. Только вот, ни хрена в ней не было счастья.

Когда я очнулся рядом был верный Рустам. Это ему я был обязан победой в войне. Он рассказал мне что случилось за то время пока я висел где-то между небом и землей. Между адом и… адом.

- Моим бойцам удалось ворваться в комнату, обезвредить Шабката. Но Алиевы, как оказалось, были вооружены. Даже их девка. То есть… твоя жена, Тамерлан.

- Она мне не жена. Я расторг брак.

- Каким образом? По нашим обычаям? Ты будешь сильно удивлен, но тут так не положено. Она стала твоей женой официально, так что… Разводиться придется по светским законам. Брачный контракт, как я понимаю, ты не подписывал?

Я качаю головой. Конечно нет. Вернее… я подписал бумаги, которые делали мою жену очень богатой женщиной если я захочу с ней развестись. А если она, к тому же, родит ребенка…

- Она принесла справку. Сучка беременна. Прости, что говорю так о ней, но эта тварь подстрелила Омара, он умер, и мне попала в руку. Хорошо, что не сильно. Видать, плохо учил ее батя стрелять…

Я мог бы, наверное, быть в ужасе. Но… скорее ужас был во мне.

И не испытываю ничего. Безразличие. И только.

- Что еще?

- Мы могли бы взять Алиевых в тот же день, но они оказались умнее. Твой дом был окружен. Мы прорывались с боем. Твои родители и брат оставались в заложниках. Твой отец должен был перевести Алиеву деньги. Много денег. Алиев зажрался. Он хотел все.

- И что отец? Отписал?

- Отец твой хитрый старый горец.

- Да уж…

Усмехаюсь горько. Хитрый старый горец не прокрутил бы свою семью на мясорубке, вот так… Я уже знал о том, что стало с Иликом. И с отцом. И видел мать. Постаревшую словно разом на сто лет…

- Он попросил время. Сказал, что все сделает. Тем временем я собрал твоих друзей.

Неужели у меня остались друзья?

- Да, Тамерлан. Много друзей. Ты сам знаешь. Все, кому ты когда-то помог. Все, с кем ты работал. Друзья были. И есть.

- Тогда почему, - я почти не могу говорить, словно внутренние вопли, которые разрывали грудь, сорвали мое горло. – Почему все случилось так?

- Не хватило какого-то дня. Алиевы заподозрили… думаю… Нет, знаю. Ильяс не сдержался. Он… Прости, Там, но твой брат сам виноват. Он прибежал к Алиевым, узнал о смерти какой-то девушки и сказал им…

- Что? – подрываюсь вскочить, поднимая корпус, забывая о том, что вокруг меня провода, что капельница торчит в руке, что перебинтована грудь… - Что?

- Девушка… Зоя…Прости Тамерлан. Но… она умерла…

Бросаюсь обратно на подушку.

Все.

Все это зря.

Вся эта война.

Все зря. Теперь мне все равно. Мне сохранили жизнь, и я понимаю зачем.