Я не ушел

Не помню, как нас оттуда снимали. Вроде трактор пришел, и нас вытащили с помощью каких-то приспособлений…

Очнулась я от того, что яркий свет в глаза и голоса какие-то. Вижу: мы с Колей лежим в номере совершенно голые и нас растирают водкой и коньяком. Стоит над нами Юра Визбор, ножом открывает каждому рот и туда вливает коньяк; и эти голоса, гудевшие где-то над нами… Там еще была женщина, которую я запомнила на всю жизнь: руки у нее были все в шрамах… Потом я спросила, в чем дело, и мне рассказали, что она спасатель, и однажды руки ее попали под трактор: у нее руки прооперированы, сшиты буквально из лоскутов… А еще из всей этой «реанимации» запомнила, что нас, голых, растертых водкой и коньяком, посадили в теплые мешки, и Юра пел песни и говорил: «Я вам, гады, не дам заснуть, не дам!..» И опять говорил: «Вам главное сейчас – не заснуть, вы не должны спать… А чтобы вы не спали, я вам буду петь песни, рассказывать истории…» И он пел. А другие люди нас все время поили этим коньяком, который закусывать было нечем… А Юра пел, рассказывал и все у нас спрашивал: как руки, как ноги… Наконец, когда мы стали отвечать на его вопросы, когда мы стали шевелить лапками, у него прямо слезы на глазах… Короче, он стал нашим крестным. Он вытащил нас с того света. Он заставил спасателей поехать, кричал, что люди замерзают, их надо спасти. Ему говорили: «Да вы что, сейчас такой страшный оползень может начаться!» А он все равно заставил их выйти и спасти нас. Потом Юра посвятил Коле песню «Жизнь моя – манеж», и на все вечера, где выступал, он приглашал Колю, и Коля пел этот «Манеж»… А потом, когда Юра умер, было очень грустно…

В одном из первых концертов, посвященных Юрию Визбору, Коля участвовал и был очень горд, что его позвали, что он сопричастен, что они с Юрой были дружны, что вместе снимались в кино.

* * *

Очень дорог нам спектакль «Город миллионеров», который Инна Михайловна Чурикова выпустила вместе с Арменом Джигарханяном. В спектакль потом ввели Колю, и в свое 60-летие он играл в нем. Наверное бы и теперь в нем играл, если бы не автокатастрофа.

Потом, когда после больницы Коля был уже дома и мы поняли, что самое страшное позади, Инна Михайловна приехала к нам поздно вечером со съемок и попросила:

– Коля, если ты только разрешишь! Я так хочу, чтобы этот спектакль жил. Я хочу, чтобы в этот спектакль вошел Хазанов!

Коля сказал:

– Дай Бог! Это не мой спектакль! Конечно, Инночка!

– Спасибо, Коля!

А вот что Инна Михайловна сказала о совместном с Караченцовым спектакле «Sorry»: «Это только наш с тобой спектакль, это наша с тобой песня. А когда выздоровеешь, тогда и посмотрим. В этом спектакле не может быть другого актера. Только ты…» И добавила: «Наше партнерство – оно выше просто партнерства. Это родные, близкие отношения. И не может быть иначе».

«Sоrry» больше не идет. Его на сцене «Ленкома» поставил для Караченцова и Чуриковой Глеб Панфилов.

* * *

Нет на сцене и «Чешского фото». Конечно, можно сказать, что «Чешское фото» был не наш спектакль, что Калягин из другого театра, но все равно зачем же снимать, когда это отлично, когда это супер. Вот сейчас я хожу по театрам. Я хочу посмотреть такой спектакль, где актеры играли бы супер… Понимаете? Чтобы я пришла в театр, села и забыла, что я смотрю спектакль. Бывало такое, когда играли Раневская, Плятт. Однажды мы после репетиции пришли на их спектакль и от усталости оба заснули.

Проснулись оттого, что зал хохочет до слез. На сцену вышла Раневская. И мы сразу забыли про свою усталость. Мы забыли вообще, что мы смотрим, нас захватило то, как существуют на сцене актеры, как существует Раневская. Боже, как она играла! Она уже была не в лучшем состоянии, забывала текст, но как она играла! Или вот Плятт. Мне однажды сказал Марк Анатольевич: «Одна краска». Да, может, и одна, но как он играл в «Дальше – тишина!» Весь зал рыдал. На сцене с потрясающей силой были сыграны старость и одиночество, то, что два старика не нужны своим детям, которые их отправляют в разные дома для престарелых, а они туда не хотят, потому что любят друг друга. Страшно! Даже сейчас ком в горле, настолько это было страшно… Никто сейчас так не играет. Вот что для меня поразительно.

* * *