Я не в твоей власти (СИ)

— А мне-то откуда знать? — искренне удивился Дан. — Я этого уже не видел. Могу только догадываться, что он раздобыл описание виртуального шлема и все-таки запустил его в массовое производство. А мое бесчувственное тело забрал с собой и подключил к аппаратуре. Я изредка видел ту комнату с аппаратурой во сне. И потом очнулся в ней же семь лет спустя, в тот день, когда мы встретились с твоей сестрой. Я был совершенно ошалевший, ничего не помнил, меня тошнило, я едва стоял на ногах, а в голове была только одна мысль: надо бежать, здесь — враги. Потом, пока мы ехали на машине с Игорем, стали появляться другие — не мысли даже, обрывки мыслей. Что я обещал куда-то вернуться, кого-то найти. Запах вереска. Мальчик-дракон. Дорога. Сейчас-то я помню, что Лэйо мне рассказывал про Дорогу между мирами, а там, в машине, это была просто цепочка ассоциаций. А потом — мы ехали между полей — меня словно толкнуло что-то: выходи. Ну я и вышел, — Дан машинально огладил коленку, разбитую при падении из машины. — И вот… пришел. Дальше ты уже знаешь.

— А о самом интересном — ни слова! — возмутился Женька. — Что за Дорога? Она и правда существует?

— Не знаю. Может, и нет. Может, мы с тобой уже давно умерли. Или сошли с ума, — Дан невесело усмехнулся. — Дорога и правда была. И вело меня по ней скорее чутье — и упрямство — чем разум, потому что я не знал, куда иду. Встречал разных людей… и нелюдей тоже. Одни мне помогали, другие пытались убить.

— Кто-то хотел помешать тебе добраться сюда?

— Вряд ли. Скорее — просто убить. Ребята-Странники, которых я встретил на Дороге, сказали, что Темные не терпят чужаков. У меня был амулет, который защищал от излишнего внимания, — только благодаря ему я и добрался до Эртана. Вернее… почти добрался, — Дан рефлекторно поежился. — Амулет давал мне защиту только до тех пор, пока я сам желал оставаться в тени. Но в одном из последних миров я все-таки ввязался в драку… Давай я расскажу это как-нибудь в другой раз. Там много всего было… это здесь, у вас, полтора месяца прошло, а у меня там — полторы жизни, не меньше. Историй не на один вечер хватит. Может, Юля тоже захочет послушать.

— Ладно, — со вздохом согласился Женька. — То есть когда Юлька тебя нашла у форта Айрон, ты и в самом деле ничего не помнил?

— Нет. Память вернулась во время Юлиного рассказа. В лесу, у Малых Вешек. На меня вдруг обрушились все воспоминания разом, — Дан передернулся. — Гадкое ощущение. И это еще одна причина, по которой я не признался Юле в том, кто я такой. Струсил. Мне казалось, она должна меня возненавидеть после того, что я сделал.

— Да брось, что ты такого сделал? Просить об ударе милосердия — это естественно. Если бы я оказался на месте Юльки, сделал бы это без колебаний.

— Вот именно. Я мог бы настоять, чтобы вместо нее остался ты. Мог бы убедить Джаниса не разделять группу. Мог бы… Но я доверился предначертанному.

Дан замолчал, глядя в сторону. Женька деликатно выдержал паузу в несколько секунд — на большее его не хватило:

— Слушай, а о чем вы с Юлькой говорили? Ну там, в Долине? У нее спрашивать неловко было. И почему вдруг вы заговорили на древнеэльфийском?

— Она спросила — я ответил. Машинально.

— Ну, с тобой-то все ясно, а Юлька его откуда знает?

— Без понятия. Юля спросила, зачем я ее позвал. Я ответил: чтобы умереть. Пафосно — но было не до формулировок, да и… язык к пафосу располагает.

Женька не стал задавать уточняющих вопросов, но весь его вид кричал: ну, продолжай!

Дан поморщился. Ему по-прежнему не хотелось излагать эту историю — слишком много в ней было белых пятен, много такого, чего он сам не понимал. Но в ушах еще звучало презрительно-равнодушное: «Ты можешь делать все, что угодно. Но это не изменит того факта, что ты меня обманывал.» Говорят, молчание — золото. Только разве платят золотом за доверие?

— Я уже сказал: после того, как я чудом спасся от лунной лихорадки, со мной стали происходить странные вещи. Рождались песни, смысл которых я не мог постигнуть. По ночам снились непонятные сны, а наяву порой казалось, что я сплю. Первые полгода было очень страшно, потом я понял, что мое состояние стабильно, и старался относиться к приступам, как к досадной неприятности — вроде плохой погоды. Грех роптать на такую мелочь после того, как вылечился от неизлечимой болезни. Сейчас я понимаю, что мне невероятно везло — странно, как я вообще не сошел с ума. Как бы то ни было, я не очень удивился, когда однажды из моего сознания выпал довольно длительный отрезок — минут сорок. Я помню, как пришел в трактир, попросил у хозяина лютню, стал настраивать. Потом — провал. Прихожу в себя, а у меня под руками еще затихает аккорд — судя по положению пальцев на грифе, «Последнего заката», — но я совершенно не помню, как играл его. Я сглупил — не стал спрашивать у трактирщика, что произошло. Он мой информатор, мне не хотелось выказывать перед ним слабость. Удовлетворился тем, что, судя по реакции окружающих, ничего подозрительного я не делал.