Я не вернусь (СИ)

Я вообще очень изменилась после аварии. Я стала... ну, не знаю... грубой, что ли? Резкой. Помните затролленную фразу? 'Эй, ты чё такая дерзкая?' Вот в то время она очень даже применима ко мне в отношении незнакомых людей, да и некоторых знакомых тоже. Я не хотела никого видеть, варилась в котле из своих кошмарных мыслей, главная из которых была: 'Почему именно я...? Почему не кто-то другой...?' Жить не хотелось. По ночам кричала в подушку. Простынь хватала руками так, что едва не разорвала. Мама решила проблему мастерски - купила мне нетбук и новый принтер. Я не знаю, откуда во мне взялись эти силы, но я чуть ли не круглосуточно что-то печатала, набивая на подушечках пальцев здоровенные мозоли.

Моим единственным собеседником и днем, и ночью был компьютер. Я, хоть и уже умела балансировать на одной ноге, практически не выходила из спальни. Жила в замкнутом треугольнике между комнатой, кухней и ванной, время от времени совершая болезненные выезды к врачу.

Да, первые месяцы после аварии я была грубой. Злой. Озлобленной на весь мир, даже на маму, которая переживала за меня и постоянно спрашивала о самочувствии. Я же просила маму выйти из комнаты и оставить меня одну. Видела, как ей тяжело было слышать это от родной дочери, и все равно прогоняла ее. И не только маму. Я стала настолько замкнутой, что ни с кем не хотела общаться. Никого не хотела видеть. Хотелось бы сказать, что мне стыдно за то свое поведение, но... нет, не стыдно.

Еще когда я лежала в больнице, ко мне приходила Ленка, мамина младшая сестра. И я ее прогнала, едва ли не кричала благим матом на всю палату. Да, я поступила некрасиво. На меня давили, пытались объяснить, что мы с ней все-таки родные люди, но... не-а. И даже если бы сейчас появилась возможность наладить с ней общение - мне не о чем с ней разговаривать. Хоть кровь в нас и одна течет, все-таки по жизни мы с ней совершенно чужие. Я не жалею об этом - мне безразлично. Наверное, все-таки прав был Шамиль, когда сказал, что у меня очень жесткий отбор для общения, да... Если человек меня разочаровал, сделал подлянку или еще что-нибудь неприятное - я перестаю его замечать, разговаривать с ним и даже стараюсь на него не смотреть. Никаких горьких эмоций по этому поводу я не ощущаю, будто и не было этого человека в моей жизни.

В Казани с этим намного проще. Кругом новые люди - от начальства до продавщицы в магазине через дорогу. Чаще всего общаюсь с редакторами - как городскими, так и столичными. Но эти люди интересуются мной как человеком, который умеет более-менее связно складывать буквы в слова, и не знают меня настоящую. Не знают всех проблем, через которые мне пришлось пройти. Не знают, каково это - потерять самое важное в этой жизни... Именно поэтому мне легче всего общаться именно с ними - потому что они не жалеют меня. Жалость - не самое приятное чувство от окружающих.

И еще я уверена, что некоторые меня не поймут. Будут учить тому, как жить дальше - забыть прошлое и улыбаться будущему. И при этой мысли мне хочется кричать в лицо тем людям, которые наивно думают, что это так легко - забыть, начать заново... Ведь проще простого - дать кому-нибудь какой-нибудь совет. Не понимая о том, что мои повести (не поднимается рука назвать это полноценными книгами, пусть и в электронном варианте) - это единственная для меня возможность не сойти окончательно с ума.

Знаете, как я пишу сейчас эти строчки? На часах - половина второго ночи. Я сижу на кухне в теплом халате, вязаных носках, и через каждую минуту делаю глоток крепкого кофе без сахара, чтобы окончательно не вырубиться и успеть дописать мысль. Растрепанная после душа, с каким-то бубликом на голове... И в глаза хоть спички вставляй.

И я не знаю, когда это закончится и закончится ли вообще?

Знаете, я не могу назвать свое теперешнее состояние депрессией. Не могу назвать апатией. Или тоскливостью. Или древнерусским словом - 'хандра', или интеллигентным словечком 'сплин'. Нет. Я просто безразлична ко всему окружающему. Мой мир - это клавиатура ноутбука, и больше меня ничего не интересует. Вчера. Сегодня. Завтра. Послезавтра. Врядли мое расписание изменится на ближайшие годы.

Шамиль подобное изменение во мне заметил практически сразу. Мы летели самолетом из Москвы в Казань, и на соседнем кресле через проход сидел ни кто иной, как резидент 'Comedy club' Павел Алексеевич Воля. Раньше я бы на нем, наверное, дырку просверлила своим взглядом, и обязательно попросила бы расписаться на руке, чтобы татуировку сделать. А теперь просто глянула на него и безразлично отвернулась. Только голову опустила Шамилю на плечо, погруженная в совершенно иные мысли. Шам даже успел попросить у Воли для меня автограф, и снова просчитался - тот блокнотный листочек я сложила в карман, а потом потеряла. И, честно говоря, ничуть не жалею об этой потере.