Я ничего не придумал

На хуторе для меня было раздолье. Хочешь – иди на речку купаться, хочешь – иди в лес собирать грибы или ягоды, А хочешь – вообрази себя лётчиком, и лети над лесами и горами, в которые фантазия легко преобразует травку и кочки на земле. А можно пойти к ручью, в котором водятся всякие водяные букашки, жучки и рачки, и наблюдать за ними, сажать их в банку, чтобы лучше рассмотреть, и придумывать им названия, вроде: водяной клоп, скорпион, жук-ныряльщик и т. д. У ручья я мог проводить часы.

А как радостно было после грозового дождя, когда из-за туч появлялось солнце, бегать по лужам! Лужайка между домами дяди Миши и нашим домом была покрыта сплошным ковром ромашки. Грунт был плотным и лужи долго держались после дождя. Я до сих пор помню приятное ощущение от шлепанья ногами по тёплым лужам и от щекотания подошв ног травяным ковром.

Дом наш был срублен из сосновых брёвен. С крыльца входящий попадал в сени. В сенях был туалет, кладовка и лестница на чердак. Из сеней дверь вела в кухню с настоящей русской печью. Через кухню можно было пройти в просторную гостиную со столом посередине. В гостиной была дверь на веранду. К гостиной примыкали ещё две комнаты: библиотека и спальня. В библиотеке стоял книжный шкаф с интереснейшими книгами в старинных переплётах: «Жизнь животных» Брема, многотомная «Вселенная и человечество», «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона. Было много и других книг, но эти были самыми любимыми.

Как приятно было, лёжа на белом полу из гладко выструганных досок или покачиваясь в кресле-качалке, перелистывать страницы тома «Вселенной и человечества». В книгах этого великолепно иллюстрированного издания рассказывалось о возникновении Земли, о появлении растений и животных, о первобытных людях, о различных расах, о путешествиях и географических открытиях и т. д. Трудно описать словами то волнующе-радостное, похожее на фантастический сон состояние, в которое я погружался. А воздух в комнате был наполнен свежим запахом смолы, исходящим от тёсаных бревенчатых стен.

Зимой в нашем доме на кухне жил дедушка Никанор. Чтобы дом не отсырел, надо чтобы в нем кто-то жил и протапливал печки. После нашего приезда дедушка переселялся в дом дяди Миши. Иногда он рано утром приходил к нам, брал удочку, которая стояла в сенях, и говорил: «Пойду пымаю голавля на обед». Через некоторое время он возвращался с несколькими толстыми голавлями и отдавал их маме. Он никогда не приходил без улова.

Семья дяди Миши состояла из его жены, которую я называл тётей Сашей, и детей: Зины, Вали и Юры. Зина была почти взрослая, Валя – немного старше меня, но она была девчонка, а Юра был мал, для того чтобы быть моим товарищем, поэтому я жил, в основном, своей жизнью.

В хозяйстве дяди Миши были кошки, лошади, корова, овцы, куры и свинья. Сейчас я понимаю, что свиньи все время были разные, но все они назывались Машками. Свинья свободно разгуливала на свободе. Я любил с ней играть. Ездил на ней верхом. С Юркой мы придумали такое развлечение: сажали свинью на задние ноги, а потом еловой шишкой надавливали ей на хребет около хвоста. Машка при этом хрюкала. Это называлось стрелять из пушки.

Когда в отпуск приезжал папа, жизнь становилась ещё интересней. Особенно я любил ночные прогулки с ним, когда всё небо усеяно звездами, а над темным лесом висит серп луны. Всё становилось волнующе таинственным, не таким, как днём.

Мы ловили ежей, которые, как известно, выходят на охоту ночью. Принеся ежа домой, мы наблюдали за ним, поили молоком, а потом выпускали на волю. Одного молодого ёжика, который быстро приручился, мы привезли в Ленинград, и он долго жил у меня в комнате, пока я не отдал его в школьный живой уголок.

А потом наступала пора, когда появляются светлячки, которых мы называли ивановскими червячками, потому что они появлялись к Иванову дню. Это было фантастическое зрелище: сотни зелёных огоньков мерцали в тёмном лесу. Если положить несколько светлячков на ладонь, то вся она освещалась зеленым светом.

Однажды мне захотелось поразить родителей чем-то необыкновенным. Я прибежал домой и соврал: «Папа, мама, я сейчас видел сразу семь ежей!» Папа посмотрел на меня насмешливо и спросил: «Точно семь?» «Точно», – сказал я и покраснел. С тех пор, когда папа подозревал, что я говорю неправду, он спрашивал: «А это не семь ежей?»

Как профсоюзный работник, отец прекрасно разбирался в законодательстве по социальному обеспечению. Поэтому к нему часто обращались за помощью люди из его родной деревни Костешино и из других окрестных деревень. Он никому не отказывал. Одним он помогал подобрать необходимые документы и грамотно составить заявление для получения пенсии или пособия по инвалидности, с другими даже сам ездил в Торжок в райсобес, чтобы помочь им добиться реализации их законных прав. При этом он делал это, по моим наблюдениям, даже с удовольствием.