Я никому ничего не должна

Марине было не сорок, как считал Сергей, а тридцать шесть. Она любила Андрея. В какой-то момент она подумала, что он никуда не денется, потому что зависит от нее. Сначала этот мальчик ее забавлял, ей нравилось проводить с ним время. Нравилось, что она такая умная и независимая, знает, как и чем его удержать. А потом… Потом все изменилось. Она оказалась не такой умной и не такой циничной и независимой. Марина была обычной женщиной, которая хотела… чего-то большего. Или она и вправду полюбила Андрея, как никогда и никого в жизни. Она захотела, чтобы он был ее, все время. Чтобы говорил, куда идет, чтобы возвращался не тогда, когда ему вздумается, чтобы… чтобы как у людей – отпуск вместе, выходные, гости. Чтобы если не семья, то хоть какая-то ее видимость.

Что на Марину тогда нашло – непонятно. Она выпила дешевого коньяка и начала плакать. Ей стало жалко себя, свою судьбу, жалко того ребенка, от которого она, не задумываясь, избавилась. Это была обычная бабская истерика. Настоящая и яростная. Она перестала быть сдержанной и мудрой. Вывесилась за борт и плакала куда-то в воду. Ей было плохо. Очень плохо. Она кричала, что Андрей ею пользуется, что он не мужчина, а эгоист и мерзавец. Он стоял молча и слушал. Марина не учла одного – погодных условий. Шел мелкий моросящий дождь. Она просто не удержалась и упала в воду.

Ее, конечно, выловили. С ней все было в порядке. Она помнила, что врач хмыкнула – мол, на пьяных ни одной царапины. Но ей было наплевать на врача, на себя – она искала глазами Андрея и не находила. Его не было рядом. Не было и тогда, когда ее вылавливали, вытаскивали из воды, вызывали «Скорую». Он ее бросил.

Марина пролежала неделю дома – с банальными соплями и кашлем, а потом вышла на работу. Андрея в ее жизни уже не было.

Я вот думаю, сколько судеб может сломать один человек? Пусть не сломать, но наследить, как грязными ботинками по чистому полу. И не обернуться. Пойти дальше, оставляя за собой комья грязи.

Андрей был из таких людей. Я всегда вспоминаю, как он говорил мне про того ученика, Вову Алексеева, что я не обратила бы на него внимания, будь он посредственностью. А то, что он был маленьким мерзавцем, привлекло мое внимание. Выходит, и Андрей был выдающимся, выбивающимся из общего ряда, толпы. Он, как говорила моя мама, был из «сволочных». Но я его вспоминаю, как никого другого. И те годы были самыми яркими в моей жизни.

Лена тоже часто вспоминает именно то время, когда я вела у них русский, а Андрей – физику. Смеется, глаза загораются. Выходит, все, что было потом, не затмило, не перебило.

Даже когда мне поставили диагноз – а у меня онкология, и начались боли, о которых меня предупреждали, – я удивлялась. Разве это боль? Нет, тогда, когда умерла мама, а Андрей вернулся к Анаконде, было больнее. В сто раз. И тогда, когда я примерзала к лавочке под ее окнами, было страшнее жить дальше. Хуже, чем тогда, уже не будет. Это я знала точно. Поэтому мне были не страшны операции, о которых я даже рассказывать не хочу.

Андрей тогда вернулся домой, к совершеннейшему счастью Надежды Михайловны. Отец был сдержан, но вроде бы тоже рад.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он, когда они впервые за долгое время сидели и ужинали все вместе.

– Не знаю, – ответил Андрей.

– Что значит – «не знаю»? Нужно искать работу.

– Найду.

– И где?

– Без разницы. Мне все равно.

– Андрюша, как это? – ахнула Надежда Михайловна. – Папа!

Она всегда в присутствии сына называла мужа не по имени, а именно так – «папа».

– Что – «папа»?

– У тебя же в институте наверняка есть место, – воодушевленно продолжала Надежда Михайловна.

– Пусть сам устраивается. Я не собираюсь заниматься кумовством, – отрезал он.

– Какое кумовство? Он же твой сын. Он же талантливый!

– Если талантливый, то пробьется.

Андрей вышел из-за стола. Надежда Михайловна потянулась за салфеткой, чтобы вытереть слезы. Отец тоже бросил вилку и ушел к себе в кабинет.

– Почему ты так с ним? – зашла к мужу Надежда. – Он же твой сын, мы должны ему помочь. Это же нормально!

– Я не могу, – ответил он.

– Можешь, просто не хочешь.

– Хорошо, не хочу. Мне никто не помогал. Я сам пробивался. Пусть он попробует. Он лентяй и наглец. Странно, что ты этого не видишь.

– Или ты ему поможешь, или я не знаю, что сделаю! – вдруг сказала Надежда.

– Ты в любом случае сделаешь то, что хочешь. И Андрей тут ни при чем, – ответил муж.

Надежда быстро сморкнулась и вышла из кабинета. Она думала, что муж ничего не замечает. А оказывается, он все знал. Знал, что у нее появился другой мужчина. Хотя ничего не было – просто встречались несколько раз. Гуляли, разговаривали. Ей льстило внимание, льстили его взгляды, слова.

– Ты должен ему помочь, просто обязан, – сказала она мужу утром за завтраком.

– Я никому ничего не должен. Тема закрыта.

Надежда смотрела на него и думала, как может так, в одно мгновение, все измениться. Хотя почему в одно мгновение? Просто сейчас, именно сейчас, она смотрела на него и ничего не чувствовала. Как будто он был посторонним человеком. Не близким, не родным, а чужим, совершенно чужим.