Я обещаю тебе свободу

«Черт возьми! Что она там записывает? Такой крошечный прибор нужен, если хочешь сделать это незаметно. Но зачем ей это? А главное… кого она записывает? Интересно кого?..»

Он выложил на тарелку нарезанные помидоры, сверху кусочки сыра, сбрызнул оливковым маслом…

Нет, так нельзя. Надо все узнать. Невозможно жить с человеком, который исподтишка записывает чьи-то разговоры. Натан решил послушать кассету и убрать диктофон на место. Сибилла ничего не узнает, а ему станет спокойнее.

Он тщательно вымыл руки, вытер их жестким льняным полотенцем и снова поднялся на второй этаж. Достал из шкафа диктофон, нажал кнопку «Play» и стал ждать.

Тишина. Сквозь прозрачную крышку было видно, что кассета крутится, но… абсолютно беззвучно.

Он нашел кнопку перемотки, вернул пленку в начало и еще раз нажал «Play».

Снова тишина. Однако несколько секунд спустя раздался глухой, замогильный голос, принадлежавший скорее мертвецу, чем живому человеку. На фоне мелодичного журчания Пьера Бельмара, доносившегося с кухни, этот голос звучал особенно пугающе.

Человек говорил очень медленно. Из-за долгих пауз между словами было практически невозможно понять, о чем он говорит. Пытаясь уловить смысл, Натан сосредоточился и весь превратился в слух. Речь звучала более чем странно. Мужчина зачем-то перечислял части тела своего собеседника и предлагал почувствовать их одну за другой, начиная с кончиков пальцев на ногах. Он четко называл их, время от времени хвалил, говорил: «У вас хорошо получается» — и предлагал еще больше расслабиться. Некоторые фразы были как будто неправильно построены, смысл ускользал, словно в них чего-то не хватало — то ли глагола, то ли дополнения. Другие вообще казались бессмысленным набором слов без всякого намека на логику. Все было тем более странно, что уверенный тон и хорошо поставленный голос выдавали человека, хорошо владеющего речью. Несколько минут Натан в недоумении слушал эту белиберду. Человек ненадолго замолчал и снова заговорил, теперь уже совсем о другом. Казалось, он описывал характер или темперамент своего собеседника, хотя правильнее было бы сказать — приказывал ему, что тот должен думать и чувствовать. Натан слушал это с нарастающим беспокойством. Опять наступила тишина. А затем прозвучали слова, от которых у молодого человека кровь застыла в жилах:

— В глубине души, — вещал замогильный голос, — в самой глубине вашей души гнездится чудовищный страх, подспудная тревога…

Пауза.

— Страх оказаться плохим, аморальным человеком.

Натан еле дышал. То, что он услышал, ошеломило его.

Голос снова заговорил:

— Выйдя отсюда, вы забудете эти слова, но тревога останется с вами навсегда. Она будет жить в недрах вашей души, и вы будете делать все возможное, чтобы заглушить ее.

10

Я открыла глаза. В голове промелькнула мысль: «Ничего не изменилось». Может, система дала сбой? Я чувствовала себя как обычно. Внезапно я порадовалась, что с меня не взяли денег, иначе я бы чувствовала себя обманутой.

Из вежливости я поблагодарила Фирмена. Этот милый человек уделил мне время, и, даже если его работа оказалась напрасной, стоило вести себя корректно.

Я попрощалась и вышла на улицу.

Все надежды рухнули. Но если вдуматься, кто был виноват в этом разочаровании? На что я вообще рассчитывала? Это же просто глупо — прийти к другому человеку и попросить решить мои проблемы. Только я могла исправить ситуацию, в которой оказалась, а для этого надо было взять себя в руки и действовать.

Кстати, пока я пробиралась по узким улочкам Старого города среди толп беспечных туристов, в голову одна за другой приходили свежие мысли о том, что можно улучшить на корабле. Я повторяла их про себя, чтобы не забыть, и, когда вдали показался «ПигмаЛион», уже знала, чем займусь.

— Мелочи не найдется? — послышался хриплый голос.

Небольшая компания, прогуливавшаяся по набережной, как раз остановилась, чтобы сфотографировать базилику Нотр-Дам-де-Фурвьер на другом берегу реки. К ним подошел бездомный в жалком тряпье и стал тыкать кепкой в каждого по очереди, как заведенный повторяя свой вопрос.

Глядя на это, я внезапно разозлилась на несправедливое устройство общества. Почему одни горожане не могут позаботиться о других? Почему кто-то вынужден спать под мостом и зарабатывать на жизнь милостыней? Если бы все объединили усилия, мы бы справились с этой проблемой!

— Эй, ну хоть че-то дайте, блин! Че, тут одни скряги, а?

Боже, какая вульгарность! Нельзя же так обращаться к людям!

Надо ему объяснить.

В этот момент бродяга повернулся ко мне, и я решительным шагом подошла к нему:

— Вам нужно сделать над собой усилие и постараться говорить вежливо.

Он ничего не ответил, поэтому я пояснила:

— Всем будет лучше, и вам в первую очередь.

Бездомный косо посмотрел на меня. Взгляд не сулил ничего хорошо.

— А тебе-то какое дело?

Его грубость задела меня, но я все равно продолжила говорить, стараясь не обращать внимание на его слова. Я даже постаралась придать голосу мягкость, чтобы он почувствовал, что я забочусь о нем.