Я обязательно вернусь

Давно помирились подравшиеся рыбаки. Вовремя поняли, что морскую дружбу нельзя разменивать на случайных баб. Их всем хватит, было бы желание. Вон одна рыжая, худощавая, вся накрашенная, на шее кожа морщинистым чулком сползла, ей не меньше полусотни лет, а туда же, подсела к рыбацкому столику и подвывает тележным голосом песню. Глаза, как два шила, зубы крысиные, такой лучше не попадать в лапы, живым, без последствий не вырваться. А баба прислонилась головой к плечу мужика, поет про рыбацкую любовь. Но что в ней смыслит?

— Чтоб как Ассоль умела ждать! — повторяет следом заученные слова. А в душе пусто… Сколько таких баб живут на берегу. В их окнах тоже зажигается вечерами свет, и горят в ночи холодные, чужие огни. Они никого не могут согреть и обрадовать. Нет удачи путникам, свернувшим, поверившим тому огню. Он никогда не осветит путь к дому…

— Ну, чего мужики прокисаете? Развеселить вас, что ли? — подошел кок Жора и попросил музыкантов:

— Изобразите «цыганочку»!

Все рыбаки сотни раз видели, а многие сами умели сбацать «цыганочку». Но так как Жора, не умел никто. Рыбаки про пиво и водку забыли. Сидели, вылупившись и онемев. Кок покорил всех.

— Спасибо, Жорик! Дай Бог тебе еще сотню путин проходить и остаться нынешним!

— Порадовал, что и говорить!

— Жора! Иди к нам!

— Давай сюда швартуйся!

— Дружбан! Нас не обходи! — звали человека со всех сторон, хотя совсем недавно его никто не замечал и не обращал на кока ни малейшего внимания.

— Ребята! Мужики! Где будете рыбачить после шторма? — спрашивали «терешковцев» рыбаки со «Светличного».

— Куда кэп поведет, там и приморимся!

— А мы в пятый квадрат, у самой Японии. Там крабы вот-вот пойдут. Королевские! К Новому году все магазины завалим!

— Размечтался! Их тут же в Москву заберут! Выгребут из трюма все до единого. Нам даже панцирей не оставят.

— А мы себе заначку сделаем на Сероглазке. Тот рыбокомбинат москвичи не грабят. А то ни получки, ни продукции не увидим, вот и крутись в праздник как хочешь.

— Да хрен с ними, крабами! Вернуться бы домой к празднику живыми и здоровыми! — гудел боцман с «Беринга».

— Куда ты денешься, Егоша? Глянув на тебя, сам Нептун пугается. Тебя даже по трезвой втроем не обхватить в талии. Тебя ни одно море не прокормит. Небось, кок для тебя отдельно бак жратвы варит. Ты долго будешь жить. Никому лишняя обуза не нужна!

— Ну, спасибо! Успокоил! Буду знать, к чему готовиться. А то совсем потерялся, — смеялся боцман.

— Мужики! Мы на прошлой неделе Летучего Голландца видели! — вспомнил рыбак с «Беринга».

— Где?

— В Тихом океане. Неподалеку от Курил.

— Там их отродясь не было. Никогда в те воды не заходили и не замечали там «голландцев».

— Я что, брешу? Все наши подтвердят!

— Откуда знаешь что «голландец»?

— Оттуда! Он парусный. Мы его взяли на абордаж. Зашли на палубу, там никого! Звали, глотки рвали, все попусту.

— А внутрь вошли?

— Конечно!

— И что там?

— Никого! Ни души! Только судовой журнал. Все записи сохранились, как положено.

— А последняя когда сделана?

— По-моему, в начале прошлого века.

— Чье судно было?

— Какому-то частному владельцу принадлежало, наверное, немцу, потому что приставка «фон» сохранилась, а больше ничего.

— Вы хоть в трюмы заглянули?

— Еще бы! Там закаменевшая мука, соль, оливковое масло и вино. Ну мы попробовали все, кроме муки. Ее хоть ломом долби. В еду не годится. Масло и вино отменные. А вот соль вовсе лежалая. Но главное не в том. Мы ж то судно взяли на буксир и в порт поволокли. Не куда-нибудь, к себе в Невельск, чтобы все увидели настоящий старый парусник! Он всю дорогу тянулся за нами послушным хвостом. Ну мы его причалили, как положено. А пришли-то ночью. Сами рядом пришвартовались и пошли по домам на ночь. Когда утром вернулись на причал, глядь, а парусника нет! Будто он нам приснился. Не поверите, дурно сделалось. Наш сейнер стоит, а того нету. Смылся иль еще чего, но след его простыл. А кэпа спрашивает начальство:

— Ну, показывай свой парусник, где он у тебя стоит? Кэп увидел, что парусника нет у причала, челюсти на колени уронил. Точно помнил что был, а вот куда делся, не понял. Стал дневального трясти, тот тоже прозевал. Хотя до рассвета дрых на палубе, а когда ноги и руки закоченели, ушел в свою каюту. Время было пять утра, и парусник был рядом. Короче, никто нам не поверил. Хотя масло и вино, муку и соль показывали. Послали нас вместе со всем этим куда подальше и назвали трепачами.

— А судовой журнал? Его вы показали?

— Кэп его на паруснике оставил, там, где тот лежал. Он и ушел вместе с судном.

— Зачем его оставили? Журнал с собой надо было забрать. Тут же и памяти никакой, — вздохнул кто-то из рыбаков с сожалением.

— Многое мы тогда прохлопали. Надо было на паруснике дневальных оставить, да кто думал, что такой облом случится? Вот и остались на память пара бутылей масла да корзина с десятком бутылок вина. Его как следует не распробовали. Не всем хватило.

— Оно ж далеко не ушло! Нагнать можно было тот парусник.