Я обязательно вернусь

— Ты лучше скажи, сколько по тюрьмам сидят? Сколько алкашей в Сосновке развелось. Я из окна дома видела, как совсем небольшие пацаны идут по улице и курят, матерятся. Они тоже из Сосновки.

— В доме не без собаки, всякие есть. Но были б мы все плохими, не ехали бы к нам люди издалека, как твой Прохор. Да и ты в городе не прижилась, вернулась. Значит, в деревне все же лучше?

— Здесь привычнее, это верно. Но деревня стала маленькой, многие уехали насовсем.

— Ой, и не скажи, девонька! Иные уехали, побросали жен, детей, нахлебались горя по горло, а теперь вертаются с бесстыжими глазами. Так вот и мой зять. С месяц назад воротился. У дочки прощенья просил на коленях…

— На чьих? — усмехнулась Юлька едко.

— Знамо дело на своих. Весь вечер уговаривал простить ради ребенка. Ить три года блукал козел. А спроси, чего не хватало отморозку? Весь испаршивился, исхудал. Теперь опять в школе работает. Пусть хоть малая зарплата, но постоянная, голова ни о чем не болит, все трое работаем, да с хозяйства, с огорода копейку имеем. Не пропадем, выживем! А и ты не теряйся! Попался мужик, хомутай его. Покуда другие не оседлали. Прохор человек степенный, не шебутной, не пьяница. За него любая охотно пойдет. Покуда он свободный, не упускай. Не то уж интересуются, всерьез ли он с тобой, для чего каждый день заруливает к вам?

— Пока между нами нет ничего, — ответила Юля, вспомнив руки человека.

— Ну и зря! — вздохнула соседка. И добавила тихо:

— Даже мой шелудивый зять больше всего жалеет о потерянном времени. Хоть ты это не упускай.

— Ты что, сваха? — вышла из зала Анна, слышавшая весь разговор дословно.

Соседка рассмеялась, взяв на колени успокоившуюся, улыбающуюся внучку. Расцеловала девчушку и ответила:

— Своим детям, хорошим людям, все мы желаем счастья и добра. Коли попросит Прохор меня стать его сватьей у вас, никогда не откажу, соглашусь с радостью.

— Спасибо на добром слове, но мы о свадьбе пока не думали, — ответила Анна.

— Ой, милая, когда девка в доме, ни от чего не зарекайся. По своей дочке знаю. Нынешние не мы. Удержу нет. В наше время раньше восемнадцати не говорили о замужестве. Теперь и в четырнадцать к мужикам убегают. Так что, Юлька, не медли. Лови своего индюка и держи на цепи, чтоб не увели его деревенские бабы. Что ни говори, в них опора наша. А коль путевый, как Прошка, так и вовсе счастье в руки, — поблагодарила Анну и вышла из дома.

— Ну, Юлька, деревня тебя уже сосватала! — сказала Анна смеясь.

— Баб, Прошка много старше меня, — ответила на раздумье.

— Старше, еще не старее. Чуешь разницу?

— Он теперь уже развалина, а что будет с ним дальше? Всю жизнь в сиделках с ним примориться? Ничего себе доля?

— Ты на себя глянь! Еще неведомо, как с тобой будет. Вся насквозь гнилая! У Прошки понятно от чего болит сердце. А вот у тебя все в отказе. Подкосил город крепко. Когда поправлю твои хвори, сама не знаю, — вздыхала Анна.

— Ну, что отпеваешь заранее? — обиделась на бабку. Та, присела рядом:

— Юлька, я все вижу и понимаю. Соскучилась ты по городу, надоела деревня. Впрочем, ее никогда не любила. Всегда, еще в детстве, старалась побыстрее уехать в город, здесь тебе было тошно, точно так, как матери, ту тоже хоть на цепь сажай, — ругалась бабка.

— Мне скучно здесь, это правда, но бабуль, я еще не старуха. Ты тоже должна понять. Но как бы ни тошно, я не мотаюсь в город. Живу с тобой и ни шагу из Сосновки, хотя уже пора навестить квартирантов. Может, с отцом увижусь. Не стану в деревне до старости жить. Я же себя не прокляла, — всхлипнула Юлька.

— Чего сопли распустила до коленок? Иль я на вожжах тебя вытащила из города, иль на цепи держу? Не хочешь вылечиться, езжай в свой город. Долго ли там протянешь? Ведь вся как есть хворая! В деревне старухи здоровее, ты, ровно гнилая кочка, только снаружи зеленая, да кудрявая, а внутри что творится, лучше не трогать, сплошная чернота и гной. Тебе ли

о городе вспоминать? Совсем глупой стала, себя не жалеешь, да еще на меня обижаешься. А ведь я добра тебе хочу! И как это Боря проглядел тебя? Ведь чуть не упустил. Вспомни, какая приехала, ноги вовсе не держали, ни стоять, ни ходить не могла. Теперь хоть шевелить ими стала. Давно ли они подкашивались?

— Да я уже бегаю!

— Хоть не смеши! — отмахнулась Анна. И поставив перед Юлькой настой девясила, велела выпить ложку лекарства, та сморщилась, но спорить, отказываться, не решилась, поняла, что услышит в ответ.

Аннушка выглянула в окно, услышав шаги. И увидела во дворе мужика, какой приходил с сыном и матерью. Он выгружал из телег мешки, ставил их возле крыльца.

— Увидел, что кур держишь, привез зерна. Сгодится. Когда закончится, привезу еще, — вытер пот со лба и сказал довольный:

— А малец мой не ссытся, слышь, Аннушка! Сухим встал. Я, родным глазам не поверил. И мамка хорошо спала. Даже на ночь не сняла сирень с головы, так и спала, подвязавши голову. Ну, скажи мне, кто тебе про нас все обсказал?