Я обязательно вернусь

— Кто знал, что эта лоханка — мамаша прокурора юрода? Я в глаза его не знала и не видела. Но представь, через три дня та же старуха накапала врачу, будто я у нее ворую жратву из тумбочки, какую приносят сын и невестка. Но в этот раз брехала без меня. Конечно, ей поверили, а меня «на ковер» выволокли в ординаторскую и вставили «клизму с битым стеклом". До истерики довели, спроси за что? Я ни к чьей тумбочке не прикасалась. Даже когда угощали, отказывалась и не брала. Но докажи врачам невиновность? Мне они не поверили. И получила выговор. Будь виноватой, не было б обидно, — сжала кулаки Юлька:

Та бабка с месяц у нас лечилась. Я, как праздника ждала, когда ее выпишут. Так эта стерва, уходя, сказала, будто сотовый телефон пропал, и снова кивнула на меня. Поверишь, всю как есть наизнанку вывернули. Сумку обшарили, даже сапоги, и это при всех. Конечно, ничего не нашли. Но я со стыда сгорала. За что такой позор?

— Нашли тот телефон?

— Сыскали у нее под матрацем. Сама там прятала. Но и тогда не извинилась, и врачи, будто ничего не произошло, молча ушли в ординаторскую. Я до вечера ревела. Только наша санитарка подошла. И сказала:

— Забей на всех! Не то загремишь, как та старуха, в палату на лечение. Себя береги!

А тут дедочка принесли в отделение. Он тоже из лежачих. Я ему судно поставила, а старик мимо налудил, опять меня обвинили, дескать, сунула не глядя. Вовсе никакого внимания ему не уделяю. Меня снова упреками засыпали. И даже то, что он в исподние навалил, снова оказалась виноватой. Он же набрехал, что кто-то стащил из тумбочки пакет кефира. И опять трясли мою сумку. Не отыскали. Проверили всех. Нашли у санитарки. Ну, что тут было! Старик развонялся, мол, в Москву на нашу больницу жалобу сочинит, будто его, ветерана войны, вконец обобрали. Что плохо лечим и не обращаем внимание на больных. Ну, а я его послала на третий этаж без остановки. И сказала, что его ни к нам, а в психушку стоило отправить. Он меня вконец достал. Так тот, хорек немытый, пытался по морде дать за это, да руки подвели, не достали. Зато сукой назвал. Тут я ему звезданула слегка. Конечно не в полную силу. Иначе вбила б ему протезные зубы в самую задницу. Ну, не могла терпеть бесконечное хамство. Так тот гнойник на меня такую кляузу нарисовал, что из военкомата возникали. Я им все рассказала, как было. Покрутили головами, поморщились, извинились и долго говорили с тем стариком. Уж видно хорошо вставили «мухомору», до самой выписки ни на кого не наезжал и не грузил мозги.

— Но почему все на тебя валили? — спросила Анна Юльку.

— Баб! За меня вступиться было некому, вот и отрывались все кому ни лень. У других мужья и родня не дадут в обиду, а я кто? Вот у той санитарки, какая кефир стащила, сын в милиции работает. Он как пришел в ординаторскую, перед ним все на задние лапы вскочили. Кому охота с ментом брехаться? Он любого достанет за жабры!

— Это ж что за больные у вас лежали?

— Бабуль! Дело не только в них. Увидели, что наши врачи на мне отрываются, не защищают, вот и сами вздумали покуражиться. А разве не обидно, когда за человека не считают. Вот и огрызалась с ними. А не надо ни за что катить бочку! Я тоже человек! — покрылось лицо красными пятнами.

— Знаешь, какая бабка у нас лечилась? Ее в каждой палате знали. Ну, редкое дерьмо! Валялась три месяца. Первый — вообще не вставала, не ходила, а потом пошла по всем палатам. Каждого больного знала в лицо и по имени. Так вот, шлялась до обеда, потом возвращалась в палату и требовала, чтоб санитарка судно ей поставила и после всего еще и подмыла. Сама не меньше полутора центнеров весом. А ну, подними и поверни такую, если в санитарке полсотня килограмм едва наберется. Ну, кое-как справится наша, попросив помощи у других. А та баба после ужина снова судно просит. Ну, ей сказали, мол, все палаты обошла, почему туалет проскочила, зачем над санитаркой издеваешься? Поимей совесть! Так эта больная до ночи на весь этаж базлала, пока главврач не услышал и распорядился немедленно выписать ее, — рассмеялась Юлька, вспомнив, как увозили больную.

Она никак не хотела уходить из больницы. С самого утра до обеда прощалась со всеми. Говорила, что привыкла как к родным. А мы поспешили все постельное убрать скорее, чтоб на прощанье судно не потребовала. Кое-как от нее избавились. Гром-баба! И надо же, такой свалиться на наши головы!

— Ну, эта без жалоб ушла?

— Она без кляуз напихала всем полные пазухи. Оторвалась по полной программе. И как такие в семье живут? За нею муж с сыном приехали, так заставила их отнести на руках себя до самой машины. И оттащили эту кадушку. Ох, и сочувствовали той родне все наши больные. Думали, что у них геморрой на пятку вывалится, а грыжа и вовсе на ботинки упадет. Она как села в машину, у той брызговики на асфальт легли. Во, колода! Против нее твоя печь детским горшком покажется.

— Разлюбила ты свою работу, — тихо сказала Анна.