Я обязательно вернусь

— Ну да! В Чечне получил. Над Грозным подбили. Мечтали бандюги, что уделали нас всмятку, насквозь прошили ракетой. А мы сумели сесть прямо на улице. И выскочили, как два арбуза из худого мешка. Носом в землю, уши заткнули, ждем, когда бабахнет. А никак! Глянул я на самолет, а он слегка дымит снаружи по обшивке. Дырень громадная, сквозная. Но повредила багажный отсек, больше ничего не задело Но когда я выскочил из самолета, здорово повредил локоть. Высоковато прыгать пришлось, не оглянулся и не рассчитал. Думал, взрыв опередит. Но обошлось. А память все равно осталась. Зато во второй раз достали круто. Зацепили голову. Контуженый сумел катапультироваться. Хорошо, что попал в расположение своих, иначе распустили бы меня вместо барана на шашлыки, — невесело ухмыльнулся человек и, потрепав Юльку по плечу, продолжил:

— Сдалась бы она мне та Чечня! Век бы ее в глаза не видел. Ведь я пошел добровольцем. Ни с куража! Старшего братана моего они изувечили. Кастрировали, когда в плен попал. Тот жить не захотел и застрелился. Я за него им отомстил сполна. Тоже не пощадил… Война каждого своей меткой метила. Кого орденами, медалями, других, крестом, иных памятью до гроба. Никого не обошла, — вздохнул человек трудно.

— Летать тяжело? — спросила тихо.

— Да что ты? Уходить в небе, это счастье, с каким ничто не может сравниться. То, все равно, если почувствовать за плечами крылья. Там в небе, даже раненый, чувствуешь себя человеком, особым, крылатым и сильным. Пусть на земле ничем не отличаешься от других, а может даже хуже многих: корявый и серый, зато там, наверху, ты — сын неба! А оно не всякого примет и признает не каждого. Это как женщина! Вас тоже умом не постичь. Только того, кого сердцем признаете, назовете любимым. Разве ни так?

Юлька невольно кивнула головой.

— А у тебя есть свой орел, тот самый-самый?

Юлька густо покраснела, опустила голову молча.

Человек без слов все понял, тихо вышел из кабинета. Больше он никогда ни о чем не спрашивал ее.

Шло время. Вот уже и год прошел, как Юля работала в порту. Ей много раз намекали на особые отношения. Дарили цветы, приносили конфеты и шоколад, просили подарить вечер для приятного общения, отвлечься и развеяться. Она отказывала под всякими предлогами.

— Юлька! Ты с ума свихнулась! Работаешь среди мужиков и не имеешь ни одного хахаля? У тебя что, свинцом иль сургучом меж ног запломбировано? Иль твой Прошка натянул на тебя пояс верности? Сдери его! И пошли того рыбака в глубокую задницу! Ты живой человек! И счетчик тебе никто не поставил в мандолину. Он там оттягивается с кем и сколько хочет, а ты, как дура ходишь одна. Когда с моря вернется тот козел, либо не поверит, или скажет, что никому не была нужна, никто тебя не хотел. Вот и докажи тому Прошке, что ты не идиотка. Ну, кто он тебе? Даже не переспала с ним! — говорили подружки.

Юлька не считала себя особой или дурой. Она просто не видела того, с кем могла бы общаться или бездумно провести вечер. Случилось однажды заглянуть в глаза радиста Феди. Красивый человек, умный, веселый. Но проговорился, что в городе у него любовниц больше, чем пальцев на руках. Да еще имена назвал. Мол, чем ты лучше их? Ни одна не пожалела, что переспала со мною. И теперь любую навестить смогу. Никто не откажется и не прогонит. Все мы живые люди, — хотел обнять Юльку. Та дверь нараспашку открыла, ответила зло:

— Пшел вон, гнида сушеная, недоносок!

Радист покрутил у виска, вышел из кабинета в коридор и оттуда обронил ехидно:

— Остынь, дура! Скоро на лом тебя посадим! Совсем свихнешься, старая квашня! Еще с бутылкой придешь уговаривать, да я не захочу…

Подходил и штурман Пашка. Долго, до самого обеда рассказывал о себе. Со школьной скамьи детство вспомнил. А потом рассказал, как в суде делил с женой тещину квартиру:

— Я знал, что мне ничего не обломится, зато нервы этим жабам намотал классно. До смерти помнить будут, — хвалился взахлеб. А вскоре тоже попросился на вечер.

— Знаешь, моя квартира принадлежит родителям. И у тебя заявление в суде не примут. Не теряй время зря! — ответила усмехаясь.

Пашка сразу понял свою оплошку, слишком расслабился, перебрал кофе, разоткровенничался и попался на собственной болтовне. Он вышел молча, понурив голову. Что поделаешь? С квартирой не обломится, а служебный кабинет не поделить тем более. Юлька после того общения не только разговаривать, здороваться с ним перестала и проходила мимо, не замечая Пашку.

— Вот черт, непруха какая-то! Неужели вокруг меня одни подонки? Или я сама дура? Почему другие выходят замуж, радуются, а я, как заговоренная? Почему ни одного порядочного мужика нет на пути? — думает женщина, разглядывая себя в зеркало: