Я обвиняю!

Другой оуновский пропагандист открыто проповедовал: «Божьи заповеди, созданные христианской моралью, такие, как «не убий, не укради», не подходят для рыцаря-националиста, рыцаря-фанатика. Мы на пограничье степных и оседлых народов применим тактику степовиков. Жестокость против врага никогда не может быть чрезмерной… Нож и отрава, револьвер и коварство — это вещи, которыми националист в борьбе с более сильным врагом может пользоваться, был бы выигрыш на нашей стороне».

Такие откровения полностью совпадают с программным заявлением, провозглашённым некогда в газете «Украинский националист»: «Украинский национализм не считается ни с какими общечеловеческими принципами солидарности, справедливостью, милосердием и гуманизмом». Совершенно очевидно, что подобные наставления (а их множество в националистических писаниях) и подготовили психологически головорезов с нательными крестиками под сорочками-вышиванками. Вот что вспоминает об их «геройствах» оуновец Пётр Мирчук: «5 ноября 1945 года куринь «Смертоносцы» под командованием хорунжего Чёрного совершил налёт на районный центр Отыния возле Станислава… В бою погибло свыше 40 жителей…»

Орудовавший в своё время в Чёрном лесу на Украине бандит Микола Андрусяк в своём журнальчике «Чёрный лес» за март — апрель 1948 года со сладострастием садиста описывает, как он и его сообщники добивали на пути из Россольной в Богородчаны раненых красноармейцев. Были в бандах такие многозначительные клички, как «Волки», «Чёрные черти», «Голодомора», «Змиюка», «Шакал», «Нехристь» и другие. С кем только они не объединялись: с власовцами в горах Словакии, с польскими фашистами из организации «Вольность и неподлеглость», с другими подонками. Их преступное прошлое, словно скальпелем, вскрывал своим пером Галан. Знал он об этом прошлом и настоящем очень много. Ему известно было, например, что излюбленной маршевой песней банды была песня, начинающаяся словами:

Я батька зарізав, я неньку убив,
Свою молоденьку в криниц! втопив… [21]

И когда ватага пьяных головорезов с эмблемой украинских националистов — трезубцем на фуражках-мазепинках проходила по улицам глухих сёл Прикарпатья, из которых так недавно части Советской Армии выбили гитлеровцев, крестьяне, заслышав отдалённую мелодию этой песни, закрывали окна ставнями, молодицы прятались в сараях, а дети дрожали от страха…

…Галан вступил в открытый бой со смертоносцами. А в тот вечер, когда я услышал впервые из его уст потрясающей разоблачительной силы памфлет «Чему нет названия», Ярослав Галан задумался, вздохнул тяжело и, вставая, попросил: «Не смогли бы вы проводить меня, Владимир Павлович? Мне кажется, что какие-то подозрительные типы следили за мной». Скажу совершенно честно: очень и очень не хотелось мне выходить на улицу. Ведь в ту последнюю военную весну на тёмных улочках древнего Львова можно было встретить кого угодно: и террориста из украинских националистов, и польского террориста из Народовых сил збройных, такой же фашистской организации, как и ОУН, и обычного мародёра, вышедшего ночной порой на «охоту» за часами. Вот почему я предложил:

— Оставайтесь ночевать у меня, Ярослав Александрович!

— Ну, если вы боитесь, то я пойду один, — сказал Галан и шагнул к двери.

Слово «боитесь» задело меня.

— Нет, почему, пойдём вместе, — сказал я и, отлучившись в кухню, зарядил там трофейный «вальтер».

Когда мы вышли из ворот, я сразу зашагал на середину улицы, туда, где поблёскивали в темноте сбрызнутые недавним дождём трамвайные рельсы.

— Куда вы? — удивился Галан. — Пойдём лучше по тротуару.

— Так надо! — сказал я, ничего не объясняя. Дело в том, что мои старые и бывалые друзья-пограничники советовали мне ни в коем случае не ходить в ночное время по тротуарам.

Галан пожал плечами и зашагал рядом со мной посередине улицы. Шли молча, только изредка обмениваясь скупыми фразами. У виллы «Мария» улица Набеляка круто заворачивала вправо. Стоило нам повернуть, и мы увидели за углом дома на улице Ленар-товича две прижавшиеся к стене фигуры. Если бы мы шли по тротуару, мы бы обязательно натолкнулись на них. Сейчас же от них нас отделяло несколько спасительных метров.

Один из стоявших за углом сразу же быстро подошёл к нам и отрывисто спросил:

— Це вы стрилялы?

Я не успел разглядеть лицо собеседника, не сразу дошёл до меня коварный смысл его вопроса (никаких выстрелов мы не слышали), но, чтобы отвести от нас подозрение в стрельбе, зная, что после выстрела ствол оружия пахнет нагаром, я выбросил из-за спины правую руку и, поднеся ствол «вальтера» к носу незнакомца, сказал:

— Понюхай!

Он, видимо, не ожидал такого оборота дела. Если бы он попробовал выбить у меня из рук оружие, всё равно пуля поразила бы его. И он, отпрянув, бросил глухо:

— Перепрошую дуже!

— Прошу дуже! — сказал я, и мы разошлись.