Я - обычный

Говорили о жертвах, их были тысячи. Кто не обращался, того разрывали на куски, когда-то близкие и милые люди, и вот в этом и состояла основная проблема. Многие не верили, что, к примеру, их милый дедушка, сидящий в кресле и посасывающий трубку, может встать и перегрызть горло любимому внуку, а когда это происходило, было уже поздно. Та же система работала и с теми, кто умудрился достать в этой неразберихе оружие, что, как оказалось, было не таким уж и сложным делом. Навести на человека ствол, а уж тем более спустить курок, оказалось для многих сверхзадачей, за что большинство также поплатилось своими жизнями, но оставшиеся в живых, уже не колеблясь, давили на курок, разнося черепа обидчиков, будто те были из картона. Стреляли, стреляли плотно. О количестве огнестрельного оружия в городе и интенсивности его использования можно было судить по частым хлопкам выстрелов, стоило лишь только открыть окно, но не все эти выстрелы производились обычными людьми спасающими жизнь себе и своим домочадцам. Не прошло и суток, как в городе появились мародеры, как будто ждавшие подобного случая Хорошо вооруженные и экипированные как классический спецназ, они громили ювелирные магазины, взрывали сейфы в опустевших банках и буквально машинами вывозили ценности из города. Как это выходило у них в обход военных кордонов, сказать было сложно, но и они вскоре начали затихать. Даже не ввиду того, что добро закончилось, а потому что бешенные, числом серьезно перевешивающие искателей легкой наживы, не обращая внимания на автоматную пальбу, рвались к живым, тянулись своими грабками, стараясь убить, разорвать в клочки, изничтожить, и с каждым днем у них это получалось все лучше и лучше.

Журналисты теперь даже не пытались приземляться на крыши, а барражировали над городом, освещая последние события, а заодно и собирая оставшихся в живых, а вот спасателей почему-то видно не было. По заверениям властей, работы в городе у них было непочатый край, но как я ни силился, не мог увидеть ни тех, ни других, а с нашей высоты не заметить вертолет было ой как сложно. Впрочем, на третий день, ближе к вечеру мы все-таки его дождались.

— Летит, летит! — Леха бежал по коридору, стуча во все двери. — Летит!

Гул вертолетных винтов доносившихся из окна, заглушал его крики, но было ясно, мы, наконец-то дождались.

В момент появления спасательной группы, я сидел в кабинете и упорно скачивал на мобильный карту для навигатора. Скорость была маленькая, паршивая, цифры то вздымались вверх, то стремительно обрушивались вниз, грозя в единый миг прервать соединение и обратить все мои старания в прах. Вскочив с кресла, я перескочил через стол и выскочив в коридор.

— Летит! — Орал юрист, подпрыгивая и радуясь как ребенок.

— Летит? — Из кабинетов показались остальные, такие же возбужденные и взволнованные.

— На крышу, на крышу, — затараторил Марк и первым рванул в сторону двери ведущей к пожарной лестнице.

Дружной, но нестройной толпой все мы бросились за ним, забыв про осторожность и соблюдение тишины. На последнее можно было наплевать, так как рев машины приземляющейся на крышу мог разбудить и мертвого. Быстро преодолев единственный лестничный пролет, отделяющий нас от такой желанной эвакуации, мы один за другим начали подниматься на крышу.

Выскочив последним, я на всякий случай прикрыл за собой дверь, подперев её валяющимся тут же железным прутом, забытым когда-то кем-то из рабочих, и вслед за толпой ринулся к вожделенному борту с розой ветров и аббревиатурой на борту, и застыл в оцепенении. Из открытой двери на нас смотрел ствол автомата.

— Инфицированные есть? — Рявкнул сержант, проводя стволом по нашей группе. — Я спрашиваю, инфицированные есть?

— Нет, — я вышел вперед, поднимая руки вверх. Сам до сих пор не знаю, почему я так сделал, но этот жест явно разрядил обстановку.

Вздохнув, сержант опустил оружие и что-то крикнул сидящему в вертолете, тот ответил, кивая и бурно жестикулируя, и показывая на нас.

— Объясняю диспозицию, да заглуши винты Серега, ни черта же не слышно, всю глотку сорвал. — Пилот в кабине зашаманил над приборной панелью и вдруг наступила тишина. — Объясняю диспозицию, — еще раз повторился военный. — Горючки мало, берем на борт только женщин, стариков и детей. Только их, молчать, — он вскинул вверх руку в штурмовой перчатке, мгновенно прекратив волну возбужденных голосов. — Это не моя блажь, а распоряжение командования. Только дети, старики и женщины, то есть те, кто, по мнению отцов командиров, не способен держать в руках оружия.

— А как же мы? — ахнул логист. — Как же быть нам? Мы уже третьи сутки находимся взаперти. Ни оружия, не боеприпасов у нас нет, да и еда кончается. Когда будет следующий вертолет?

Сержант устало посмотрел на Петра Семеновича, и устало вздохнул. Видимо подобный разговор повторялся у него уже несколько раз.