Я останавливаю время

АНОНС!

НА ДНЯХ В НАШЕМ КИНОТЕАТРЕ —

НОВЫЙ БОЕВИК С УЧАСТИЕМ ГАРРИ ПИЛЛЯ —

ТРЮКОВОЙ ФИЛЬМ «ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ»!

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ!

ПЕРЕД НАЧАЛОМ СЕАНСА —

УВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ВИДОВАЯ КИНОЛЕНТА

ИЗ ЖИЗНИ ЭСКИМОСОВ НА АЛЯСКЕ —

«НАНУК С СЕВЕРА»!

Так или примерно так я впервые встретился с Нануком. Не знаю, не помню, как случилось, что фильм, сделанный Робертом Флаэрти в 1922 году, я увидел только в 1927-м. Может быть, он был куплен спустя несколько лет после того, как прошел по экранам всего мира, может быть, так поздно пришел к нам в Саратов, может быть, раньше шел в других кинотеатрах и я его не видел…

Тогда, в 1927-м, я работал киномехаником в кинотеатре «Искра» — «крутил» киноленты. Было мне семнадцать лет.

Документальные фильмы (и вообще все неигровые) назывались в прокате «видовыми». Три дня по три сеанса я неотрывно, посмотрев только один раз Гарри Пиля, смотрел «видового» «Нанука». После нашумевших боевиков вроде «Доктора Мабузо», «Индийской гробницы», «Багдадского вора», «Тайны Нью-Йорка» фильм об эскимосе Нануке и его семье произвел на меня ошеломляющее впечатление. Словно я захлопнул пыльную книжку с аляповатыми вычурными выдумками и впервые увидел вокруг себя живой реальный мир, странным образом оказавшийся здесь, в темном сыром зале провинциального синематографа…

«Нанук» перевернул мое представление о кино. С этого момента я стал с нетерпением ждать «видовые» ленты». Кто сделал эту — я тогда не знал. В то время, кажется, еще не писали фамилии документалистов — режиссеров и операторов. Писали только фирму — «Патэ», «Гомон» — других я уже не помню.

Впрочем, неизгладимое впечатление произвели на меня и несколько «художественных» — игровых лент. Это были «Бабы рязанские», «Человек из ресторана», «Потомок Чингиз-хана»… Теперь я понимаю: меня трогали фильмы реалистические, максимально отражавшие жизнь «как она есть».

Я с удивлением осознал вдруг, что за выдуманными героями — нашими мальчишескими кумирами — Зорро, Багдадским вором, Робин Гудом — слежу с отстраненным интересом, а на «незатейливом» фильме «Бабы рязанские» впервые в горле запершило. До сих пор помню сцену «Последний нонешний денечек»… и плывущие по реке венки… Но это было — как захватывающие книжки, которые хотелось читать, но не пришло бы в голову — сесть писать. Другое дело — «Нанук». «Нанук» всколыхнул мальчишеские мечты о море, дальних странах, Северном полюсе, затерянных островах, о трудностях и испытаниях.

И если в детстве это стремление было смутным, неосознанным, необъяснимым, то теперь я знал, чего хочу: передо мной открылся мир, огромный, манящий, в котором живут сильные, красивые люди, утверждающие себя в суровой борьбе с природой, и я должен все это видеть, ощутить, познать, пережить. Я решил: надо действовать! И если в детстве мы «убегали» из дому, чтобы уйти в море, то теперь я уехал в Ленинград поступать в «мореходку». Но — не судьба. По дороге я простудился, заболел бронхитом, и меня не приняли. Огорченный, я вернулся в Саратов, в «Искру», думая, что все хорошее закрыто для меня навсегда…

Прошел год после моего горького возвращения. Как вдруг из маленького окошечка своей кинобудки я увидел удивительный фильм. Он вроде бы ничем не был похож на «Нанука». Там север — суровый и аскетичный, здесь — экзотика южный морей, земной рай, жаркое солнце, стройные пальмы, странный быт красивых черноволосых, загорелых людей и бескрайняя даль океана… Эта лента называлась «Моана южных морей», и потрясла она меня не меньше, чем «Нанук», тем более, что любовь к морю я унаследовал от отца — штурмана дальнего плаванья…

В эту ночь я долго не мог заснуть, а заснув, продолжал видеть экзотический мир Полинезии. На этот раз я не удовлетворился увиденным за три дня по три сеанса, и, когда фильм начали «крутить» в соседнем «Вулкане», я бегал смотреть его и туда, оставляя кинобудку на помощника — подручного «малолетку».

Когда фильм покинул Саратов, я затосковал еще больше, теперь уже по южным морям, и мне захотелось бросить школу, в которой я еще продолжал учиться, и опять попытаться удрать в море… Но история с мореходкой слишком врезалась в память — я больше не хотел оказаться в роли потерпевшего кораблекрушение…