Я останусь

Осматриваю зеленое чудище. Такую выбрасывать жалко – близнецам она бы понравилась. Но злость на Федьку и его подлость отметает всякие сомнения.

— Чтоб ты пропал, скотина, – шиплю я, выволакивая елку из квартиры. А она оказывается тяжелой и колючей. Пальцы болят, ладони саднит, рукав на куртке и тот порвался, но я упрямо тяну ее по коридору. Через порог приходится пятиться, иначе никак не справиться. И идея с окном кажется не такой уж и опасной: ветки к стволу прижать и протолкнуть, а там просто караулить, чтобы никто не ходил. Да и не ходит здесь никто в такую рань, я надеюсь. К тому же второй этаж – не такая уж критическая высота. Размышляя, отступаю на лестничную клетку, как неожиданно врезаюсь во что-то мягкое. И это мягкое вдруг отзывается веселым:

— С Новым годом!

— Рановато для поздравлений, — бурчу в ответ, обернувшись, и оказываюсь нос к носу с высоким мужчиной в необъятном пуховике. — Извините, я тут… — и осекаюсь, признав в мужике давешнего бомжа, прорывавшегося через Лешу. Прорвался, значит.

— Уборку затеяли, – так же весело заканчивает он вместо меня. — Я вижу. Но мне кажется, елку выбрасывают после праздника, а не до.

Он улыбается во весь рот и нагло меня рассматривает. Я отвечаю ему тем же: высокий,  в потрепанном тулупе грязно-серого цвета, лицо узкое, на голове шапка, натянутая на самые глаза, цвета которых не различить, как и подробных черт. Одежда потрепанная, джинсы в каких-то пятнах, но дорогие, как и ботинки, и кожаные перчатки. Нет, этот мужик явно не бомж, но одет весьма странно. А может журналист замаскированный? Что им стоит и адресок выпросить у щедрого на истории Федьки. Номер же раздобыли. А этот стоит спокойно, плечом подперев угол лифта, не торопится никуда, хотя запросто может пройти, да хотя бы в лифт. Но он не двигается с места даже после моей вежливой просьбы отойти, чтоб я могла пройти и не задеть его этим колючим чудищем. Сдуваю с лица упавшую прядь и перехватываю его веселый взгляд. И тут я соображаю, что все то время, что я тянула елку, скажем так, в пикантной позе, он стоял и наблюдал за мной. А от мысли, что завтра на всех первых полосах появится моя задница, становится смешно. Папа будет в гневе.

Фыркнув и все еще злясь на Федьку, приволокшего эту проклятую елку  и устроившего мне «веселое» днерожденное утро, отворачиваюсь  от весельчака и наклоняюсь за елью. Ну и пусть глазеет, черт с ним. И плевать, что будет завтра. Сегодня нужно еще разобраться с этим гаденышем, решившим, что я стерплю его выходку.  Дудки! Перехватив широкий ствол, тяну на себя дерево. Но рука соскальзывает, ободрав ладонь. Шиплю от боли, выпустив дерево.

И неожиданно передо мной оказывается смуглое и интересное лицо, с примесью чего-то азиатского: высокие скулы, раскосые глаза, рыжие, что золото. Привлекательное, запоминающееся лицо. А весельчак тем временем берет мою ладонь, рассматривает. И пахнет от него вкусно: ветром и дорогим парфюмом, а еще чуть бензином и костром.

— До свадьбы заживет, – улыбается.

— Это предложение? – изгибаю бровь, не вынимая руки. Ладонь у него шершавая и горячая. — Или на ведьмах нынче не женятся? — язвлю, вспомнив один из заголовков злосчастного интервью Федьки, окольцевавшем ведьмочку в лице меня: укротил, приручил и в постель уложил.

А весельчак сдувает с моего лба непослушную прядку, но не отвечает. Переводит взгляд на елку, макушкой спрятавшуюся в коридоре квартиры.

—  А елка, стало быть, вместо метлы?

— На шабаш опаздываю, – огрызаюсь. А он неожиданно смеется. Тихо, но заразительно, вызывая на моем лице легкую улыбку.

— Хорошо хоть не в окно, — усмехается, даже не подозревая, что меня все еще манит эта чудная идея. А если мне под окошко еще Федьку поставить – настроение враз поднимется. На крайний случай и этот весельчак сойдет. — И где же собираются такие прекрасные ведьмочки? – посмеиваясь, интересуется он.

— Показать? — предлагаю, глядя с вызовом.

— С удовольствием, —  легко соглашается он. — Но сперва я помогу.

— Послушайте, – стараясь быть спокойной, говорю я, высвободив-таки свою руку из его,  — что вам надо, а? Разве я просила вас о помощи? А вы тут стоите весь такой неотразимый, глазеете на мой зад, да еще и издеваетесь. Сенсации хотите? Из первых уст выяснить, какими способами окольцовывают ведьм? — чуть ли не по слогам выговариваю я, уперев руки в бока. — Не выйдет. Хотя нет, напишите, что я для этого засранца особое зельице припасла – пургенчиком называется. Вот как доберусь, сразу опробует любви моей неземной. Нет? Вам такое не нравится? А ничего другого я вам не скажу. Так что проваливайте!

Я выдыхаю, а весельчак, внимательно выслушав мою тираду, хмыкает и отвечает:

— Так ваше средство передвижения путь перегородило.

Нет, он откровенно издевается надо мной: елку ему переступить, как нечего делать, да и к лифту путь свободен.

— Да пожалуйста, – хмыкаю, перехватив елку.

А этот весельчак лишь слегка отступает к лифту, чтоб я его не задела. Вот и проваливай!