Я отпускаю тебя

– Пустяки, – отмахиваюсь я, – я для вас распечатаю. Это самое меньшее, что я могу сделать, ведь вы были так добры ко мне…

– На почте в деревне есть такая машина, что можно самим печатать фотографии, – подсказывает Бетан. – Мне ужасно нравится та, которая с моим именем, и вот эта, во время отлива!

Она выбирает один из моих любимых кадров, сделанный вечером, когда солнце опускалось за горизонт. Море в тот вечер было удивительно спокойным – переливающееся розово-оранжевое зеркало, а прибрежные скалы превратились в гладкие темные силуэты, выступавшие из воды справа и слева.

– Сегодня же распечатаю.

– Спасибо. – Бетан решительно откладывает камеру и поворачивается ко мне со знакомым деловым видом: – А теперь моя очередь что-то для вас сделать.

– Но зачем же, – начинаю я, – вы уже и так…

Бетан отметает мои робкие возражения.

– Я тут разбиралась перед летом, набралось вон кое-что, нужно куда-то деть. – У двери стоят два черных мешка. – Ничего особенного – подушки и покрывала из трейлеров, где мы делали ремонт, и одежда, в которую мне уже не влезть, даже если я брошу есть шоколад. Все простенькое – в Пенфаче не носят бальных туалетов, но есть свитера, джинсы и пара платьишек, которыми я соблазнилась в свое время…

– Бетан, но вы не можете отдать мне свою одежду!

– Отчего же?

– Ну, потому что…

Она глядит мне в глаза, и я замолкаю, побежденная ее практичностью. В самом деле, не могу же я ходить в одном и том же, не снимая.

– Слушайте, я все равно снесла бы эти пакеты в благотворительный магазин. Переберете и возьмете то, что вам пригодится.

Я возвращаюсь в коттедж, нагруженная теплой одеждой и большим пакетом того, что Бетан называла «всякой всячиной для красоты». Я раскладываю вещи на полу гостиной, как рождественские подарки. Джинсы немного великоваты, но с ремнем сядут прекрасно. Я тронута чуть ли не до слез от мягкости толстого флисового джемпера, который Бетан положила для меня: в коттедже жутко холодно, и я постоянно мерзну. Скудная одежда, которую я захватила из Бристоля (я спохватилась, что перестала называть его домом), сносилась и стала жесткой от соли и ручной стирки в ванне.

Но в настоящий восторг меня приводит «всякая всячина для красоты». Я застилаю обшарпанный диван огромным лоскутным покрывалом зеленого и красного цветов, и в гостиной сразу становится уютнее и даже теплее. На каминной полке у меня лежит коллекция отполированных волнами камней, которые я собрала на пляже: к ним я ставлю вазу из «благотворительного» пакета Бетан, решив днем срезать несколько веток ивы. Подушки находят место на полу у камина, где я обычно читаю или редактирую фотографии. На дне пакета находятся два полотенца, коврик для ванной и еще одно покрывало.

Я ни на миг не верю, что Бетан собиралась все это выбросить, но считаю за лучшее не допытываться.

В дверь стучат, и я оставляю свое занятие. Бетан предупредила, что сегодня зайдет Йестин, но я на всякий случай выжидаю несколько секунд.

– Эй, дома вы или нет?

Отодвинув засов, я открываю дверь. Йестин приветствует меня со своей обычной ворчливостью, и я радушно отвечаю. То, что я сперва принимала за пренебрежение и даже грубость, оказалось просто свойством нелюдимого человека, который больше волнуется о своих козах, чем о чувствах двуногих собратьев.

– Я вам дрова привез, – сообщает он, указав на обрезки бревен, как попало сваленные в прицепе квадроцикла. – Нельзя же, чтобы вы в холоде сидели. Вот и привез вам.

– Разрешите предложить вам чая?

– Два сахара, – бурчит Йестин через плечо, уже шагая к прицепу. Он начинает укладывать дрова в ведро, а я ставлю чайник.

– Сколько я должна вам за дрова? – спрашиваю я, когда мы сидим за кухонным столом и пьем чай.

Йестин качает головой:

– Да это остатки от зимы. Продать нельзя, никто не купит.

Дров, которые он аккуратно сложил у очага, хватит минимум на месяц. Я снова подозреваю в этом руку Бетан, но не могу отказаться от столь щедрого дара. Нужно придумать, как отблагодарить Йестина, и Бетан тоже.

Йестин отмахивается от моего лепета:

– Я бы тут обстановку и не узнал, – говорит он, оглядывая нарядное покрывало, ракушки и другие освоенные сокровища. – Как плита, не капризничает? – Он указывает на допотопную «Агу»: – У нее, заразы, непростой характер!

– Нет, все прекрасно, спасибо, – отвечаю я, пряча улыбку. Я стала уже настоящим экспертом и привожу плиту в чувство за несколько минут. Скромный триумф, но я прибавила его к остальным, копя успехи, будто они могли нейтрализовать неудачи.

– Ну, мне пора, – поднимается Йестин. – В выходные съедется родня. Можно подумать – королеву принимаем, так Глинис хлопочет. Я ей говорил – им все равно, чисто ли у нас и стоят ли цветы в гостиной, но ей подавай, чтобы все сверкало. – Он таращит глаза якобы сердито, но его тон заметно смягчается, когда он заговаривает о жене.

– Приедут ваши дети? – спрашиваю я.

– Обе дочки, – отвечает он, – с мужьями и внучатами. Теснота будет, но никто не в обиде, родная кровь, что ж…

На этом Йестин прощается, и я некоторое время смотрю, как квадроцикл подскакивает на неровной земле.