Я отпускаю тебя

Странно выходить без конвоя из зала суда после суток, проведенных в камере. Я иду в столовую, покупаю кофе и от нетерпения обжигаю язык – очень хочется чего-нибудь покрепче, чем полицейский чай.

Под стеклянным навесом над входом в магистратский суд укрываются от мелкого дождя группки людей, настойчиво говорящих друг с другом, то и дело затягиваясь сигаретами. Я спускаюсь по ступеням, но меня толкает женщина, идущая навстречу, и кофе, плеснувшись через плохо закрытую крышку, выливается мне на руку.

– Простите, – машинально говорю я, но, остановившись и подняв глаза, вижу, что женщина преградила мне путь, и в руке у нее микрофон. Я вздрагиваю от неожиданной ослепительной вспышки и в нескольких футах от себя замечаю фотографа.

– Как вам перспектива оказаться за решеткой, Дженна?

– Что?! Я…

Микрофон резким движением тычут мне буквально в лицо.

– Вы будете и дальше настаивать на своей виновности? Как вы считаете, что чувствует сейчас мама маленького Джейкоба?

– Я – да, я…

Меня толкают со всех сторон, репортерша кричит свои вопросы, пытаясь перекрыть скандирование, которое я не могу разобрать. Шум стоит, как на футбольном стадионе или концертной арене. Я не могу дышать, и когда пытаюсь отвернуться, меня толкают в противоположную сторону. Кто-то дергает меня за куртку, и я, оступившись, налетаю на кого-то, но грубым толчком меня возвращают в вертикальное положение. Я вижу коряво написанный плакат, высоко поднятый над группой протестующих. Тот, кто писал, начал слишком крупно, и последние буквы пришлось выводить вплотную, чтобы уместилось: «Правосудия для Джейкоба!»

Вот оно что. Вот какую фразу они скандируют.

– Правосудия для Джейкоба! Правосудия для Джейкоба!

Снова и снова. Кричат, кажется, уже со всех сторон. Я оглядываюсь в поисках просвета, но и сбоку нас уже окружают люди. Стакан с кофе выпадает у меня из пальцев, крышка отскакивает, и коричневая жидкость забрызгивает мне ботинки и течет по ступеням. Я снова спотыкаюсь и на секунду думаю, что сейчас упаду и буду раздавлена этой яростной толпой.

– Тварь!

Я вижу искривленный в бешенстве рот и огромные круглые серьги, качающиеся в ушах. Женщина гортанно рычит и харкает мне в лицо. В последнюю секунду я успеваю отвернуться, и теплая слюна попадает мне на шею и стекает за воротник куртки. Это становится для меня не меньшим шоком, чем, допустим, удар в лицо: я вскрикиваю и закрываюсь локтями выставленных рук, ожидая нового нападения.

– Правосудия для Джейкоба! Правосудия для Джейкоба!

Чья-то рука сжимает мое плечо, и я, напрягшись, рвусь прочь, в панике высматривая, куда бежать.

– Давайте-ка уйдем красиво, – предлагает кто-то.

Это инспектор полиции Стивенс с мрачным и решительным лицом. Он ведет меня вверх по лестнице обратно в здание суда, отпуская мое плечо сразу же, как только мы минуем охрану. Он ничего не говорит, и я безмолвно иду за ним через двойные двери в тихий внутренний двор. Он показывает на калитку:

– Автовокзал вон там. Вы в порядке? Хотите, я кому-нибудь позвоню, чтобы вас встретили?

– Не надо, спасибо… Что бы я без вас делала. – Я на секунду зажмуриваюсь.

– Чертовы стервятники, – ворчит инспектор Стивенс. – Кричат, что они всего лишь делают свою работу, но не остановятся ни перед чем, лишь бы состряпать статью. А протестующие… У здания суда всегда толчется компания уродов со сменными плакатами вроде флюгера, протестующих в очередной раз против чего-нибудь. Не принимайте близко к сердцу.

– Постараюсь, – криво улыбнувшись, я поворачиваюсь уходить.

– Мисс Грэй!

– Да?

– Вы когда-нибудь жили на Грантем-стрит в доме номер 127?

Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, и вымученно улыбаюсь.

– Нет, инспектор, – тщательно подбирая слова, отвечаю я, – там я никогда не жила.

Он кивает, пристально глядя на меня, и машет на прощание. Проходя калитку, я оглядываюсь и вижу, что инспектор Стивенс стоит на том же месте и не сводит с меня глаз.

К моему огромному облегчению, поезд до Суонси почти пустой. Я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза – меня до сих пор трясет после встречи с протестующими. Поглядев в окно, я испускаю вздох облегчения оттого, что еду в Уэльс.

Четыре недели. У меня четыре недели перед тем, как я сяду в тюрьму. Такое невозможно представить, и, однако, это самая реальная для меня перспектива. Я звоню Бетан и говорю, что к вечеру все-таки буду дома.

– Вас отпустили?

– До семнадцатого марта.

– Но это же хорошо! – Бетан явно растеряна, не слыша в моем голосе энтузиазма.

– Вы сегодня на пляж спускались? – спрашиваю я.

– Выводила собак в обед по верхней тропинке, а что?

– На песке ничего не было?

– Да там обычно ничего и не бывает, – смеется Бетан. – Чему там быть?

Я почти успокаиваюсь. Мне уже кажется, что собственное имя на песке мне померещилось.

– Да так, – уклончиво отвечаю я. – До скорой встречи.