Я отвечаю за все

— Сделаю, — наконец проглотив свою жвачку, произнес Ехлаков, — моментально…

Аглая Петровна лежала, укрывшись до подбородка одеялом, читала Сталина, кажется об оппозиции. Гнетов поздоровался, она ответила сдержанно и все-таки совсем иначе, чем ответила раньше, ответила не враждебно-сдержанно, а почти дружески, но все-таки официально.

Рядом воровки, как обычно, пели, но нынче негромко: Зина заводила каждый куплет повыше — пожалостнее, Зоя вторила почти контральто, ее специальностью было рвать душу.

— Вы давно видели товарища Сталина? — спросила вдруг Аглая Петровна и твердо своими чуть косыми глазами взглянула в лицо старшему лейтенанту. — Когда вы видели товарища Сталина в последний раз? Скажите мне.

— Я не обманываю вас, Аглая Петровна, — быстро улыбнулся он, — правда, даю слово, меня ЦК не посылал. Поверьте.

Он вынул свои гостинцы и, стыдясь, положил их на одеяло, там, где лежала ее удивительно красивая, тонкая рука.

— Спасибо, — со спокойным достоинством сказала Аглая Петровна и сразу же закусила яблоко. В черных глазах ее мелькнуло детски счастливое выражение, она даже приопустила веки, смутившись, что он видит, как ей вкусно, и добавила, пережевывая: — Черт знает как давно я не ела яблок.

Гнетов хотел сообщить ей, что скоро она будет есть этих яблок сколько захочет, но побоялся. И едва осведомился о здоровье, как Руф вызвал его к телефону.

— Свирельников, — сказал в трубке голос полковника. — Ты вот чего, Гнетов, ты давай оформляй. Опять Штуб звонит, звонит, понимаешь, и звонит, зачем мы эту даму задерживаем. И твою кандидатуру утвердил. И нарушение инструкций со спецвагоном на свою ответственность взял. Давай оформляй, поторапливайся, баба с возу — коню легче, или как там в народе говорится. Делай!

Через час Гнетов был уже на вокзале.

Миновав все формальности, он договорился с начальником станции насчет отдельного купе в жестком вагоне на завтра, потому что сегодняшний поезд уже прошел. Но покуда суровый и неприятный старший лейтенант подписывал необходимые бумаги, подошел еще усатый железнодорожник и осведомился:

— Разрешите подсказать?

— Разрешаю, — буркнул Гнетов.

— В этом составе жестких купейных вагонов нету. Только если в мягком.

— Значит, опять всю писанину наново писать?

— Дело не в писанине, дело в оплате, — сказал усатый. — Тут доплату надо наличными произвести.

— Ну и произведу, — вставая, согласился Гнетов.

Возле кинотеатра «Северный» его поджидал Ожогин со своей Соней. От майора попахивало водочкой и чесночком, от Сони — духами. И ожогинская мама, похожая на портреты Чернышевского, тоже была тут — волновалась перед замечательным фильмом.

Наконец они все сели, свет медленно погас, и когда на экране появился Сталин, мама Ожогина первая зааплодировала и сказала сквозь слезы:

— Вот он!

Глава девятая

САЛЮТ НАЦИЙ

Амираджиби лежал на спине. Высохший, истерзанный лечением маленький старичок печально глядел в окно, залитое весенним солнцем. Степанов остановился в дверях, с тоской поглядел на старого друга: куда девался оливковый загар, ровный блеск зрачков, где постоянная улыбка — ленивая и насмешливая, почему Елисбар перестал бриться?

— А вы знаете, Родион Мефодиевич, что такое двадцать тысяч единиц? — внезапно вспылил капитан. — Вы это кушали?

— Зря злишься, — немножко обиделся Степанов. — Ведь и хуже случается с человеком. Например, без ног.

Амираджиби совсем обозлился.

— Ты со мной пришел работу провести? — осведомился он. — Да? Поднять мой упавший дух? Врач вместе с больным сражается с недугом, так? Дорогой, я это слышал. И наизусть запомнил. Дело только в том, что само облучение превращает человека в тряпку. Непонятно? В рогожу, которой вытирают ноги. В ничто. Но докторам некогда заниматься такими пустяками. «От этого не умирают», — так говорят они нашему брату.

Он взглянул на Родиона Мефодиевича, глаза у него были вовсе не злые, а нестерпимо тоскливые. И безнадежные.

— Нет, я не имею претензий, — тихо сказал Елисбар Шабанович, — никаких претензий. Они все со мной стараются, но они не знают, совершенно ничего не знают. Никто не знает. Даже профессор Щукин не знает. Он говорит: «Пройдет». Или иначе: «Пройдет со временем, может быть несколько позже». Еще они все советуют побольше есть мясного.

— Это все потому, что без соседа скучаешь, — сказал Степанов, чтобы перевести беседу на другую тему. — Он тебя развлекал, веселил, молодой, а мы что да кто? Мы, Елисбар, старики!

— Старики разные бывают! — буркнул Амираджиби. — А я такой старик, что сам себе противен. И всем противен! Даже Варвара Родионовна — слишком терпеливая, большой доброты человек, а со мной десяти минут не выдерживает. И сам понимаю — надо себя в руки взять, а не могу…