Я отвечаю за все

— C'est un processus irreversible. Par malheur, outre les savants il у a ici des amateurs de sensations. Et tout ce qui est humain n'est pas étranger aux savants eux-mêmes… Continuez, je vous en prie[7].

— Unfortunately, — вновь заговорил Устименко, — the attitude, expressed by the words «so it is, but it cannot be so», fettered the development of science not only in the middle ages. It lives to this day and much strength is needed in order to combat it[8]…

— Ich protestiere! [9] — крикнул фон Фосс.

Еще бы он не протестовал. Час тому назад он был почтеннейшим человеком, главою «Целебного луча», а через несколько минут все станет известно про солдата Реглера, и куда денется тогда вся респектабельность фирмы, так нелегко нажитая за эти длинные годы?

Тихонечко он сдвинулся к боковой двери и, никем не замеченный, удалился из зала, а Владимир Афанасьевич Устименко, в атмосфере того, что на официальном языке именуется «веселым оживлением», рассказал о скандальном происшествии двадцать лет тому назад в городе Унчанске. Вспоминая, он невольно улыбнулся, и теперь-то все увидели, какое у него в самом деле, по правде, лицо, как он легок и строен, несмотря на свое видное всем увечье, и какие у него живые, чуть насмешливые и непримиримые глаза.

Формула «это есть, но этого не может быть», как это часто случается в Европе, где анекдотец может сделать больше, чем самое страстное и доказательное выступление пламенного оратора, пробудила симпатии абсолютного большинства участников симпозиума к русскому врачу. И уже в «теплой, товарищеской обстановке» ему стали задавать вопросы на узкие, специфические темы лучевой терапии, на которые Владимир Афанасьевич отвечал очень четко, коротко, пользуясь точными научными формулировками. Время близилось к намеченному регламентом перерыву, когда вдруг знаменитый польский онколог профессор Ежи Раплевский поднялся со своего кресла во втором ряду и заговорил низким, рокочущим басом:

— Dwa albo trzy lata temu nasza prasa fachowa donosiła о próbach radzieckiego chirurga, о ile się nie mylę, oznaczonego literą «U». Temat badania — boczne działania terapii promieniowej; badacz dokonywał eksperymentów na własnej osobie. Moi koledzy, będac w Moskwie w roku sześćdziesięt czwártym, siyszełi od onkologów rosyiskich, ze chirurg, który podpisywał swe imformacje literą «U», był skaleczony w czasie wojny i znalazł jednak siły powrócić do chirurgii i następnie w ciągu wielu lat prowadził prace doś wiadczalną, wcale nie pokrzepia jąca jego zdrowia. Więc, jeżeli kolega uważa moje pytanie za stosowne, czy nie mógłby kolega podać pełne nazwisko uczonego? [10]

Блицы вновь засверкали.

Устименко молчал. Была секунда, когда ему неудержимо захотелось просто, что называется, дать деру с этой почтенной трибуны, но он понял, что палка, которая была в его руке, выдала бы его, и остался.

Председательствующий вдруг оживился:

— Oui, oui, je me rappelle aussi un travail extrêmement intéressant, publié dés 1955, autant que je m'en souvienne. Tout comme celui que vient de mentionner notre collégue Raplevski il était signé de l'initiale «U». Le docteur qui avait fait cette communication d'intérêt unique avait lui-même reçu vingt-deux mille unités. Dans cet ouvrage il у avait une phrase à peu prés comme celle-ci (je peux la reproduire, car je l'ai déja citée plus d'une fois): «L'imagination humaine a peine à concevoir l'ampleur et l'intensité des souffrances causées par la pénétration des radiations dans l'organisme; et pourtant, c'est précisément l'imagination humaine qui a mis au point le traitement actuel des agressions radioactives, traitement d'ailleurs fort efficace». Notre collégue Oustimenko se souvient-il de ces paroles? [11]

Владимир Афанасьевич кивнул довольно угрюмо. «Провалиться бы к черту под пол», — подумал он.

— Le symposium vous prie instamment de révéler le nom du docteur soviétique qui, par modestie, n'a signé que de l'initiale «U», — произнес председатель. — Si toutefois ce nom vous est connu[12].

Устименко ничего не ответил.

— Wtedy jeszcze jedno pytanie, — вновь зарокотал Раплевский. — Moze litera «U» jest to poczatek nazwiska naszego kolegi rosyjskiego, stojąc ego obecnie na trybunie? Czy milczenie profesora Ustimienko możemy uważać za zgodę z naszymi przypuszczeniami? [13]

Вновь стало тихо.

И в этой напряженной тишине все всё поняли.

С той суховатой, корректной и сдержанной элегантностью, с которой это умеют делать ученые, понимающие, что такое тихий подвиг во имя науки и человечности, зал поднялся.

Поднялся молча.

Поднялся из уважения к отсутствию осточертевшего всем «паблисити», поднялся из чувства смутной вины перед человеком, который сделал то, что мог бы, в сущности, сделать не только один он, поднялся для того, чтобы быть солидарным с ним и чтобы ему было легче нести ту тяжесть, которая (уж они-то знали!) была почти непосильной человеку, если он не обладает такой силой характера, какой обладал этот русский врач.

Он смотрел на них и не понимал, что они встают перед ним.