Я — Оззи

Ну, значит, я, одетый в вечернее платье Шарон, сорвался с цепи и на улицах Сан Антонио глушил «Курвуазье». Искал приключений на свою задницу. Мне кажется в тот день у нас была фотосессия, хотя и не помню точно. Помню одно — я был бухой. Вдруг мне приспичило отлить, так часто бывает после хорошей пьянки. Сказать приспичило — ничего не сказать: вместо мочевого пузыря было раскаленное пушечное ядро. Мне нужно отлить прямо здесь и сейчас. Но я нахожусь в странном техасском городе и понятия не имею, куда подевались общественные туалеты. Посмотрев по сторонам, заприметил укромный уголок, где и направил струю на старую ветхую стену.

Уууу… Сразу полегчало.

Вдруг слышу голос из-за спины:

— Это отвратительно!

— Чего? — оборачиваюсь я и вижу старика в ковбойской шляпе, который смотрит на меня, как будто я только что надругался над его бабкой.

— Это надругательство, ты знаешь об этом?

— Моя девушка спёрла мою одежду — объясняю я. — Что я должен был одеть?

— Я не про одежду, ты сраное английское педрило! Ты справил нужду на Аламо!

— Ала-что?

Не успел он ответить, как из-за угла выходят парочка жирных, напыщенных техасских копов. Что-то потрескивает в рации.

— Это он! — говорит старичок. — Парень в платье!

Трах!

И я лежу лицом к земле, а кто-то одевает на меня наручники.

Через минуту до меня дошло. Понятно, что я слышал про Аламо [65], видел фильм с Джоном Вейном и не раз. Я уже знал, что это особое место, где в бою с мексиканцами полегло много американцев. Но мне и в голову не пришло, что эта стенка, которую я пометил, и есть руины священного народного памятника.

— Ты англичанин, что ли? — спрашивает меня один из фараонов.

— Ну и что?

— А что ты почувствуешь, если я отолью на Букингемский дворец?

Я на минуту задумался и отвечаю:

— А хрен его знает. Я же там не живу!

Круто я завернул, в натуре.

А десять минут спустя уже делил камеру со стодвадцатикилограммовым мексиканцем, который совершил что-то мерзкое, вроде, убил свою жену кирпичом. Наверное, он думал, что у него галлюцинации, когда увидел меня в зеленом платье. «Боже! — подумал я. — Он примет меня за дух своей благоверной и напоследок попробует засадить ей в задницу». Но он только таращился и что-то бормотал.

За решеткой я пробыл часа три. Фараоны и их знакомые приходили поглазеть на меня. Может некоторые купили «Blizzard of Ozz», не знаю. Но со мной обошлись любезно. Обвинили меня в пребывании в общественном месте в нетрезвом состоянии вместо более серьезного обвинения — осквернение памятников, за что могли на год упрятать в тюрягу.

И отпустили меня довольно быстро, я успел на концерт. Хотя сам начальник участка не поленился посетить меня и предупредил, что сразу по окончании концерта мне лучше уехать из города и чтоб в нем никогда больше не видели мое паскудное рыло.

Это пипи стоило мне целого состояния, если принять во внимание нулевые шансы на выступления в Сан Антонио в будущем. Но я не в претензии: отлить в Аламо — не самый мудрый поступок в моей жизни. Нельзя сравнивать это с орошением Букингемского дворца, но с осквернением одного из памятников на пляже в Нормандии — вполне. Это непростительно. Много лет спустя, я лично принес свои извинения мэру, обещал, что подобное больше не повторится и пожертвовал десять «кусков» на «Дочерей Республики Техас» [66]. Тогда мэр разрешил мне выступать в Сан Антонио, хотя от этого решения меня отделяло более десятка лет.

Когда, наконец-то, я вернулся туда, подходит ко мне после концерта тощий мексиканский мальчишка.

— Оззи, а это правда, что тебя закрыли за то, что ты обоссал Аламо?

— Да — отвечаю. — Это правда.

— Блин, чувак! — отвечает он. — Мы обссыкаем её каждый вечер, по дороге домой.

8. Пока я спал

В автобусе по дороге из Теннесси во Флориду Рэнди сообщил новость:

— Кажись, мне пора завязывать с рок-н-роллом.

Я ждал, пока он улыбнется, но этого не произошло.

Мы сидели за маленьким столиком для пикника в кухонной части автобуса, который был сродни пятизвездочному отелю на колесах. С потолка свисали телевизоры, на полу лежали лохматые ковры, работал кондиционер, окна были как в лимузине, и, понятное дело — заполненный доверху бар. Сам автобус был окрашен в бело-золотистые цвета.

Целую ночь я глушил джин. После этой непонятки в Аламо пришлось немного завязать с «Курвуазье».

Рэнди курил сигареты и пил колу из жестянки. Редко заглядывал в бутылку. Ему нравилась только эта ужасная анисовая хрень. Как её там? Анисовка. Что-то наподобие густого молочного ликера. Рэнди не принимал наркотиков. Наверно, компенсировал все сигаретами. Он мог получить золотую медаль в беге за раком легких, этот Рэнди Роудс.

— Прикалываешься? — спрашиваю я и пробую не поперхнуться джином.

— Нет, Оззи, я серьезно.

Не верю своим ушам.