Я пасу облака

^{Сэм Шепард в Центральном парке, 2009 год, Патти Смит. Предоставлено автором фото.}

Ковбойские истины

Сэму Шепарду

Беспечный, под открытым небом, размышляет о том о сем. Что такое «труд». Что такое «безделье» и что это за небо такое: совсем рядом вздымаются валы, и кажется — запросто можно заарканить облако; пригодится подложить под голову или набить брюхо. Обмакивай куски облака, точно мясо, в свои бобы с подливкой, поваляйся на земле, устрой себе маленькую сиесту. Приволье!

Сегодня день всевластия. Его день рождения. Он вдыхает особый сегодняшний воздух — на редкость сладкий. Он родился, когда догорел костер, когда кружил сарыч. Мать носила его на спине, отец укачивал в люльке, сплетенной из нескладных баллад.

^{Облака, Патти Смит. Предоставлено автором фото.}

Будь осторожен, когда раскрываешь душу.

Будь осторожен, раскрывай, да не всю.

Скиталец-ковбой, он просыпается внезапно, весь — доброжелательность и жажда повидать белый свет. Взваливает на плечи свою ношу. Свой и больше ничей образ жизни, свой особенный финал. Финал блестящий и страшный, как и должно быть. Он со спокойным сердцем принял необычайность своей судьбы, уже сорвал обертку с ее подарка — это свобода, свобода просто зашибись.

Он все раздал, кроме одного. Каплю благодати, единственное лассо оставил себе. «Маленько надо и для себя приберечь», — бормочет он, похохатывая. Если уж плевать небесам в лицо, то с улыбкой.

Стоит себе, щурится на солнце; какая же вокруг красота, так ее и растак, даже горло перехватывает. Он оглядывает местность, ладонь и эту золотую гору хлопот — не завалялся ли где малюсенький момент истины? И вот что он находит.

Самого себя — на службе любви. Он расчищает земли, очищает реку, укрепляет русло. Почти не устает, распираемый безумными надеждами. Ни перед кем не держит ответ, ни перед кем не преклоняется.

Вы не забыты.

Так он сказал.

Его единственная великая истина.

Он вновь совершает

ритуалы юности.

Наводит полный порядок.

Человек как человек, весь в пыли.

Батрак небес.

Индийские рубины

Полу Гетти

Я всю жизнь имею при себе что-то вроде котомки или, на худой конец, лоскут ткани или кожи, завязанный в узел. Мой узелок, мой добрый спутник, раскрывает передо мной целый мир, составленный из его содержимого, — переменчивый, ни на что не похожий, обожаемый.

Необычный узелок всегда был моим утешением, моей приятной ношей. Вот только я обнаружила — глупо привязываться к лежащим в нем памятным вещам. Стоило мне особо выделить какую-то вещь, как либо я ее куда-то задеваю, либо она сама куда-то денется.

^{Тибетская чаша, Патти Смит. Предоставлено автором фото.}

У меня был рубин. Несовершенный, красивый: ограненная кровь. Родом из Индии, где океан выбрасывает рубины на берег. Тысячи рубинов — бусинки скорби. Маленькие капельки каким-то чудом превращаются в драгоценности; нищие собирают их и выменивают на рис. Всмотревшись в его глубины, я всякий раз отшатывалась — внутри моего сокровища скопилось столько застывших надежд и горя, что человеку и не вообразить.

Он ужасал и ободрял, и я положила его в котомку, упаковав в желтый конвертик из вощеной бумаги размером с бритвенное лезвие и той же формы. Иду куда-нибудь, по дороге остановлюсь, выну камень и смотрю на него. Так часто смотрела, что отпала необходимость видеть то, на что смотрю. Так что не могу точно сказать, когда он исчез.

Но я все еще вижу его. Вижу во лбу женщины. В яремной ямке поэта. На шее дивы и на ладони дезертира. Вижу, как он режет колючую проволоку. В капле крови на коленкоровом платье. Развязываю свой узел и вываливаю содержимое на распаханную землю. Ничего — старая ложка, птичье перо, обломки карманной рации. Расстилаю ткань, ложусь отдохнуть, отдышаться: вдохи долгие, как борозды на поле. Словно пытаюсь утихомирить духов: не копошитесь, не гремите.

В окружении немыслимой ночи. Все вокруг упруго. Небо — глубокая, тревожная роза. Я чувствую пыль Калькутты, мертвые глаза Бхопала. Вижу, как молитвенные флаги трепещут, словно рваные носки, на теплом насмешливом ветру.

Позвольте предложить вам этот колокол

шепотом торговец

Огромная редкость

музейная вещь, ему цены нет

Нет, спасибо, отвечаю

Не хочу обрастать скарбом

Что вы что вы колокол отличный

Ритуального назначения

очень хороший

У меня голова — колокол

шепчу

сквозь

забинтованные пальцы

уже во сне

^{Декларация независимости, Патти Смит. Предоставлено автором фото.}

Рисую

I

«Призраки» Эйлера[7] — скок-поскок. Чувствую: музыка расталкивает меня, словно чьи-то пальцы проделывают дерзкие дыры в частой, слабо натянутой сети. На полу свалены словари — испанский, арабский… пузырьки чернил, листы веленевой бумаги, диски фирмы ESP,[8] карандаши, лоскутки в блестках и «Стихи миллионера».[9] Строительный мусор поэта. Улов сумасшедшей, который я разбираю глухими ночами.