Мы никогда не узнаем, в чем именно обвиняли зоолога и как несчастный пытался себя защитить, поскольку судопроизводство в Саудовской Аравии осуществляется тайно, и никто в этой стране не заморачивается такими тонкостями, как свидетельские показания, адвокаты, присяжные или даже доказательства, считая все это лишь напрасной тратой времени.
Судебная система тут целиком основывается на собственноручно подписанных признаниях, которые и должна добыть полиция. Как ни парадоксально, но в число того немногого, что преодолевает любые расовые, религиозные и культурные границы, входят пытки: действительно, милиция нищей языческой Руанды использует те же методы, что и богатые католики, возглавляющие полицию в Колумбии. Так что по большому счету мусульмане, допрашивавшие зоолога в тюрьме в Джидде, даже не изобрели ничего нового – все тот же аккумулятор грузового автомобиля со специальными зажимами для сосков и гениталий.
Родные зоолога узнали о постигшей их катастрофе, когда глава семьи не вернулся домой после работы. Проведя вечер в молитвах, близкие стали звонить коллегам в надежде выяснить, куда тот запропастился. Но тщетно: одни предусмотрительно не брали трубку, другие ссылались на свою неосведомленность – люди знали по горькому опыту, что все их разговоры прослушиваются и любого, кто пытается помочь семье преступника, моментально возьмут на заметку. Впав в полное отчаяние, жена зоолога в конце концов поддалась уговорам четырнадцатилетнего сына и отпустила его на поиски отца. Сама она не могла этим заняться: законы Саудовской Аравии не позволяют женщине находиться в общественных местах, если ее не сопровождает муж, брат или отец.
Мальчик, оставив дома мать и двух сестер, отправился в путь на своем мопеде, который отец недавно подарил ему на день рождения. Стараясь держаться подальше от оживленных мест, он поехал к зданию на морском побережье, где работал зоолог, и обнаружил его машину на парковке. Только в полицейском государстве ребенок молится, чтобы с его родителями не приключилось ничего более серьезного, чем автокатастрофа. Надеясь с помощью Аллаха найти отца в темном здании, где находился Институт биологии Красного моря, всего лишь раненым, мальчик приблизился к входу.
Охранник-пакистанец, расположившийся в алькове темного вестибюля, испуганно вздрогнул, увидев лицо ребенка, заглядывающего сквозь стеклянные двери. Пакистанец закричал на мальчика и на плохом арабском велел ему убираться вон. Охранник даже схватил дубинку, готовый открыть двери и пустить ее в ход, если потребуется.
Но мальчик не отступил. Он отчаянно кричал, умоляя Пророка о помощи, говорил что-то пакистанцу о пропавшем отце. И тогда охранник понял, что этот визит связан с событием, вызвавшим накануне целую волну передаваемых шепотом слухов. Он посмотрел на лицо несчастного ребенка, готового цепляться за самую крохотную надежду, и опустил дубинку. Трудно сказать почему, возможно, потому, что у охранника были собственные дети, тектонические плиты его миропорядка сдвинулись, и он сделал нечто совершенно ему несвойственное – пошел на риск. Повернувшись спиной к направленной на двери камере слежения и отчаянно жестикулируя, словно выгоняя незваного посетителя, пакистанец рассказал мальчику то немногое, что знал сам: четверо агентов полиции во главе с полковником увели его отца в наручниках. Их шофер, соотечественник охранника, которого тот угостил чашечкой чая, рассказал земляку, что они тайно следили за арестованным несколько месяцев. И еще один важный момент: полицейские говорили, что задержанного обвиняют в «общем разложении». Термин этот настолько расплывчатый, что почти лишен смысла, но он обычно означает смертный приговор.
– Передай родным, – добавил пакистанец, – что, если они собираются спасти твоего отца, им надо действовать быстро.
Сказав это, охранник широко распахнул двери, словно потерял терпение, и, работая на камеру, принялся свирепо вращать дубинкой. Мальчик побежал к своему мопеду, оседлал его, промчался через парковку и, почти скрывшись в облаке песчаной пыли, выехал за ворота.
Не берусь сказать наверняка, но думаю, что в тот момент мальчик в душе словно бы разрывался на две части: будучи еще совсем ребенком, он отчаянно желал, чтобы мама его утешила, но как мужчина, а теперь и глава семьи, оставшейся без отца, он нуждался в совете представителя сильного пола. Не забывайте, что он был арабом, а это подразумевает накопленный за две тысячи лет солидный багаж понятий о мужской гордости. Существовал только один способ разрешить этот внутренний конфликт, и мальчик отправился в плохо освещенную северную часть города, к дому дедушки.