Я Пилигрим

– И что, вы передали эти слова королю? – заинтересовался я.

Мой собеседник рассмеялся:

– Разумеется, нет. Мне еще пока что жить не надоело.

Не было нужды спрашивать, что случилось дальше, – я уже знал об этом от очевидцев, присутствовавших в тот день на месте казни. Когда аль-Биши закончил свою короткую беседу с осужденным, с Красного моря подул горячий бриз. Многие упоминали об этом. Поскольку в тот день вообще стояла страшная жара, асфальт раскалился до невозможности. Палач встал и одним плавным движением извлек меч из ножен. Он отступил на один шаг от своей жертвы и наметанным глазом прикинул расстояние, после чего широко расставил ноги.

Единственный звук, который был слышен, – треск, доносившийся из динамиков: как уже упоминалось, мечеть была оснащена системой радиотрансляции. Аль-Биши, держа длинный меч плашмя, распрямил спину и вздернул подбородок, чтобы его лучше было видно в профиль, – при знакомстве с палачом я сразу заметил, насколько он тщеславен. Одной рукой аль-Биши как можно выше поднял меч над головой. Несмотря на нещадно слепившее глаза белое солнце, взоры всех присутствующих были устремлены на палача.

А тот медлил, словно в нерешительности. Меч красиво сверкал, придавая ситуации еще больше драматизма. А потом палач обеими руками обхватил рукоятку меча и с фантастической скоростью обрушил его острое металлическое лезвие на затылок зоолога. Как вы помните, аль-Биши попросил осужденного не двигаться с места.

Все, кому приходилось присутствовать при отсечении головы, отмечают, что это сопровождается особым звуком – громким и хлюпающим, словно разрубают арбуз. Острие меча вошло в спинной мозг несчастного зоолога, перерезало сонную артерию и рассекло гортань, и лишь после этого голова отделилась от туловища.

Она покатилась по мраморному помосту: веки трепетали, из перерезанных артерий хлынула кровь. На мгновение показалось, что обезглавленное тело зоолога словно бы плывет по воздуху, а потом оно завалилось вперед, в лужу вытекшей из него крови.

Палач все в такой же белоснежной, нисколько не запятнанной кровью дишдаша гордо взирал на дело рук своих. Треск в динамиках сменился молитвой, толпа на площади разразилась аплодисментами. На труп налетел рой мух.

Сын казненного, запыхавшись от бега, с сильно содранной на левом боку кожей и окровавленной рукой, наспех замотанной носовым платком, доковылял до площади, когда труп его отца уже погрузили в сказочную прохладу белого автофургона. Там работали мощные кондиционеры, да вот только служили они не удобству живых: их установили, чтобы не дать распространиться трупному запаху.

Большинство зрителей разошлись, остались только полицейские, чтобы снять ограждение, да пара бангладешских чернорабочих, смывавших кровь с мрамора.

Парнишка огляделся, надеясь увидеть знакомых и узнать, кого казнили, но люди быстро покидали площадь, чтобы укрыться от горячего ветра, который закидывал их головные платки на лица и делал похожими на бедуинов. На маленькой лужайке перед мечетью муэдзин закрывал деревянные ставни, чтобы защитить здание от надвигавшейся песчаной бури.

Мальчик, подгоняемый ветром, добежал до железного ограждения и спросил у муэдзина имя и профессию казненного. Тот обернулся и, прикрывая лицо от песка, прокричал что-то в ответ. Ветер унес звук его голоса, единственным словом, которое расслышал мальчик, было «зоолог».

Изъятый позже материал, отснятый камерами наблюдения, показал, что муэдзин вернулся обратно и снова занялся своим делом, даже не заметив, что ребенок неотрывно смотрит на мраморный погост, подставив тело обжигающему ветру, а душа его погружена в бездну отчаяния. Несколько минут он стоял неподвижно, твердо решив вести себя, как подобает мужчине, и не плакать.

Мальчик был похож на овеваемую ветром статую. На самом деле, как большинство людей, охваченных безграничным ужасом, он словно бы потерял ориентировку в пространстве и времени. Наверное, бедный парнишка еще долго оставался бы там, но тут один из полицейских подошел к нему и велел убираться, выразительно подняв бамбуковую палку. Чтобы избежать ударов, несчастный ребенок, спотыкаясь, побрел прочь.

Двигаясь вперед сквозь песчаный вихрь, мальчик наконец дал волю слезам, прорвавшим барьер его железной выдержки. Чувствуя себя невероятно одиноким в городе, который теперь ненавидел, он испустил жуткий вопль. Впоследствии очевидцы рассказали, что это был горестный плач, но я знал, что они ошиблись: то был первый крик новорожденного.

На продуваемой горячим ветром автостоянке в центре Джидды произошло рождение Сарацина-террориста. То был процесс не менее кровавый и болезненный, нежели появление его на свет четырнадцать лет тому назад. Позднее неослабевающая любовь к отцу превратила этого человека в пылкого приверженца консервативного ислама, врага всех западных ценностей, сторонника джихада и насилия, откровенного разрушителя монархии короля Фахда.

Спасибо тебе за это, Саудовская Аравия.

Глава 3