Я планировал взорвать мавзолей

Вагон переполнен. Теснота – мы в купе, как сельди в бочке. Душно – окно чуть приоткрыто, так что видны лишь верхушки деревьев. Суточный рацион узника в столыпинском вагоне стандартный: буханка черного хлеба и кулек тюльки. Иногда вместо тюльки выдают дешевые рыбные консервы. Обычно это кильки в томате. Вывод в туалет два раза в сутки. Кому не терпится лишний раз справить естественные потребности, то умоляет конвоира, но, как правило, тот отвечает казенно: "Не положено!".

Заключенные над неудачником смеются до тех пор, пока большинству из них терпеть становится невмоготу. Тогда берут сапог наименее авторитетного сидельца, и справляют нужду туда. (Другого выхода в подобных ситуациях нет.) Тот позже, во время "оправки", выливает содержимое сапога в унитаз столыпинского вагона. Будет он позже ту обувь одевать или нет, это уже его проблемы…

Наши блатные подружились с чужими, и о чем-то там, на верхней полке договариваются. Один из чужих собрал деньги, чтобы у знакомого конвоира купить сигарет и чая. Поезд остановился. Приходит конвой и… выводит того, что с деньгами. Хитрец засмеялся и сделал коллегам рукой "бай-бай". Что тут началось! Отборная ругань чуть не переросла в драку. Стали выяснять, кто поручился за ту сволочь, кто сколько давал и кто виноват… У заключенных в отношении денег законы жестокие: нечем рассчитаться, то… сами уже знаете что… Наконец, немного успокоились, но заметил, что они почему-то стараются завести со мной разговор, и при этом заглядывают в рот – считают мои золотые зубы. В сознании возникло нехорошее предчувствие.

Один из конвоиров откровенно наслаждался властью над беззащитными заключенными. (Как же мы любим власть! Хоть какую-то, хоть над кем-то…) Сам он был родом из Ровно. Не стал заводить с ним разговор – не хотелось, чтобы присутствующие попрекали циничным земляком…

Свердловск. Пересыльная камера 174. (8 – 20 мая 1984г.)

Прибыли в Свердловск. Как принято, вновь прибывших повели мыться. Под душем мне стало плохо. Опять появилось предчувствие беды.

Всех нас забросили в транзитную камеру. Камера переполнена. Душно. Вонь. А накурено так, что хоть топор вешай, все в тумане. Отовсюду слышалась отборная брань, в которой даже Бога и Богородицу вспоминают, крики, угрозы, звуки ударов, стоны, истерический смех. Это блатные нагнетают ужас, чтобы психически ошеломить новичков. Как говорится: "Бей своих, чтобы чужие боялись".

Посреди камеры, на матрасе, сидит пахан, рядом – братва. Новички подходят по очереди. Дальше так:

– Ты кто? За что? Какой срок? Куда идешь этапом? Вытряхивай баул!

Значит так: это – мне!, это – ему!, (бросает одному из своих), это – нам!, это – им!, (при этих словах бросает педерастам), остальное – тебе!..

Да в рот таво мента еб....ь! Да вы че, мужики, может думаете, себе берем?! Да вы че, в натуре!?.. Полосатых греем! Люди ведь на крытку идут!..

Подошла моя очередь. Ответил на вопрос. Пахан взял баул и вытряхнул себе под ноги:

– О, хохляцкий хлеб!

Буханку положил на стол, а куски великодушно оставил мне. Забрал из той торбы все, что понравилось. Заметил на мне красивую черную рубашку. Ткнул пальцем:

– А че – подгони!..

Я снял и отдал. (попробуй не дай) Пахан бросил ее через плечо и приказал: – Постирать!

Вскоре эта, уже не моя рубашка, сушилась на веревке.

В это время, один из наших блатных выразил возмущение порядками в камере. Будто какая пружина подбросила пахана, а за ним вся его шобла посрывалась с мест. Лицо вспыхнуло гневом:

– Че, че, ты, пи..ар, базаришь?!.

Но в это мгновение смельчака кореш выручил. Говорит пахану примирительным тоном:

– Так у него же крыша поехала, разве не видно?.. Вот и не отвечает за базар!.. Ну какой спрос с сумасшедшего?.. Заботимся о бедняге всю дорогу…

Пахан пристально посмотрел на бедолагу оценивающим взглядом и подобрел:

– Да-а-а?!.. Ну тогда, ладно, пусть живет!..

Так в дальнейшем, все время пребывания в камере, тот юноша, как только мог, играл роль больного на голову: сидел, уставившись взглядом в одну точку и слюны распускал. "Кенты" кормили его с ложки, поэтому во всех дальнейших событиях он участия не принимал. А тот блатной разумно поступил, когда "отмазал" "кента". Поддержать смельчака и поднять бунт против камерной братвы, у них бы не хватило сил, да и среди присутствующих сторонников бы не нашлось – в камере каждый сам за себя. Проиграть же – означало оказаться на самом дне – блатные опустили бы смельчаков до уровня педерастов. Да и в случае победы, для основной массы сидельцев облегчение бы не пришло – одни "беспредельщики" сменились бы другими…

В коридоре загремели миски – "баландеры" ужин раздают. Один заключенный соскоблил с миски всю ту порцию перловой каши, и показывает присутствующим:

– Мужики, посмотрите, как нас кормят!

Весь ужин влез в ложку. Правда, каша очень густая, и ложка с верхом, но ложка! (Ложки в тюрьмах с обломанными ручками – чтобы заключенные их в драках не использовали в качестве ножей.)