Я побит - начну сначала!

О божественном сотворении мира Быков говорил с замечательным ученым Борисом Раушенбахом. Но для нас Бог - Христос, а для Индии, Китая, арабского мира, чтящего Иссу и Мариам, боги другие. Во всех частях света ученые-богословы уточняют свои научные познания, сочетая их с реалиями новых открытий, так же как развивается биология и естествознание, развитие имеет и богословская наука. Так признан крупнейшим богословом Александр Мень, написавший книгу «Сын человеческий» и целый ряд богословских трудов, после его смерти наследники выпустили большой богословский словарь. Энциклопедически образованный ученый не успел завершить многое из задуманного, мы узнали о нем лишь в годы перестройки, но то, что он говорил о Мире и Боге, нас с Р.А., искалеченных атеизмом, взволновало до глубины души. Быков рвался к божественному в искусстве, чувствуя себя проводником его, но это был долгий и трудный путь.

Надо взять миф и его объяснение Фрезером, потом, скажем, Бэконом, потом в разных национальных (то есть первых объединенных в единое) мироощущениях — и тут откроется это развитие. Кстати, и сказки можно классифицировать по роду, семейству, виду и географическому распространению...

Хотя... В духовном развитии будут видны оборотни, преудивительные превращения, переселения душ, распятие, воскресение из мертвых.

Все эти, так сказать, «фантазии» народа не могли бы развиваться, не имели бы общности, если бы человек не встречался с этим в реальном мире своего общения с природой: слова, образы, чувства, взаимоотношения — все это мир, синкретически отраженный в сознании первых духовных существ, в глубине и силе их эмоций, — это реально! Реально в тех возможностях. И если бы что-то не оборачивалось бы по смыслу: ну, скажем, осторожный в трусливого, а бережливый в жадного, то не было бы оборотней. Все противоречия мира получили свое первое «исчисление» в образной системе, где «фантазия» — лишь форма адаптации синкретического понимания. Слово «адаптация» тут очень точное — так приспосабливается к миру ребенок. Ведь он ничего толком не понимает, ибо ему и не надо пока все понимать, он понимает все в принципе, в общем — то есть по самой сути явления желанного или нежеланного и пр. В этом механизм мышления как феномена деятельности духа, а не мозга, а точнее — превращение возможностей мозга отражать мир в органах чувств в мышление как феномен духа. Сознательные взаимоотношения друг с другом и пр. через накопление опыта с той поры, как родилось общение образом и первым его шифром — словом. (Отчего, кстати, возможны переводы с одного языка на другой, ибо язык родился в шифре уже развитой образной и эмоциональной сферы общения.) Хотя «шифр» — это только исток языка, дальше в развитии языка из зернышка шифра, знака, примитивного обозначения родилось и развилось чудо языковой растительности, ландшафта, всего мира вне и внутри человека, при этом опыт и отсутствие его, знание и незнание получили равное по силе и точности отображение. То есть язык сразу развился в сторону, где отражение реального мира многократней и богаче. Так духовность сразу приобрела будущую власть над природой. Мир был только мелодией, а духовный мир — это уже симфонии, фуги, хоралы.

Вот оно! Вот оно! Вот оно то, что отражает музыка: если она, как всякое искусство, — отражение и познание действительности (при этом — духовной действительности!), она познает структуру мира во взаимоотношении с духом. Вариации развития и борьбы мелодий и ритмов — это суть общения мира и духа, это может понять каждый, кто это научился понимать. Это самая крайняя точка превращения реальности в абстрактное построение, в обобщенное до конкретно звучащей образной звуковой системы.

Музыка и движение были неразрывны, поэтому танец отражал реальную чувственную основу: чувство охоты, войны, бога и женщины... потом, как особый поворот в развитии духа, родились шуточные танцы. Это, наверно, была крамола, первые козни Сатаны — но тут-то и начинается интеллект. Он родил знания и науку, он породил цивилизацию и... снова не решил проблем человека...

То, куда манит человека прекрасное как несбывшееся, — новая дорога человека, по которой он идет вечно, но все не в ту сторону. Тут образ лабиринта — точное отражение стихии поиска пути. А нить Ариадны... нить Ариадны — то свет науки, то Вера, то... (Ах, боже мой, Ариадны есть, а нитки большая редкость, да и рвутся — через столетия они, окаянные, оказываются связанными, да нам-то, смертным, пока мы так грешны и недолго живем, в этом мало утешения.)

Но законы жизни (которые меняются не так уж быстро) довольно суровы: если бы дитя не мучилось голодом, оно бы не кричало, а не требовало бы, не выживало бы... В основе инстинкта лежит все-таки, наверно, мука! Мука страха, голода... мука одиночества (варианта страха).