Я побывал на Родине

— По какому делу? — спросил он, направляя мне прямо в лицо сноп яркого света электрофонарика. Взглянув на повестку, милиционер (вернее сказать — энкаведист) пустил меня и вежливо попросил присесть обождать. Сам он ушел доложить, вернулся минут через десять и заявил мне» что придется еще подождать, пока придет тот служащий, который меня примет.

Просидел я не меньше часа, пока мне велели войти. Меня поразил сильный свет лампы, стоявшей на большом письменном столе, за которым сидел энкаведист.

— Добрый вечер, товарищ. Подходите, присаживайтесь.

Я поздоровался и последовал приглашению.

— Это хорошо, — сказал энкаведист, — что вы пришли нас проведать.

Что это, — подумал я, — насмешка?

— По правде сказать, если бы вы меня не вызвали, то я, пожалуй, и не пришел бы, — ответил я, стараясь разглядеть лицо разговаривавшего со мной. Оно оставалось в тени, в то время как свет лампы был направлен на меня, хотя и не прямо в глаза. Эти ухищрения практической полицейской психологии меня всегда раздражают. Похоже, что эти люди стараются подражать героям грошевых уголовных романов. Но вероятно, это практически оправдывается. Тот, кого допрашивают, или по крайней мере, опрашивают, должен чувствовать себя в большей или меньшей степени неловко..

На мой ответ энкаведист выглянул из тени, усмехнулся, снова спрятался в тень и вытащил из ящика стола папку. Тем временем я втихомолку рассматривал комнату. Ничего в ней не было замечательного: голые стены, да портрет Сталина за спиной моего собеседника.

Папка была толстая, и пока принимавший меня рассматривал ее содержимое, я думал о разном — например, о том, что в этом доме должно быть много входов и выходов, так как в дверь, в которую вошел я, никто больше не входил, а между тем привратник сказал мне, что служащий, вызывавший меня, еще не пришел. Каким же образом он очутился теперь в этой комнате? Впрочем, может быть, привратник и соврал.

— Скажите пожалуйста, зачем ваше посольство прислало вам деньги?

. — To-есть, простите, как это зачем? Я написал посольству, что мне трудно живется, и хотя денег не просил, но посольство решило мне помочь.

— Как это вам может тяжело житься? Ведь вы же работаете!

— Да, работаю. Но толку от этого мало… Я даже не знаю, сколько я заработал, потому что мне до сих пор еще ни разу не выплачивали, а жить ведь надо… У меня семья.

— Тогда ваша жена должна работать тоже.

— Я этого не хочу. У моей жены ребенок и достаточно работы по дому. Как же я могу требовать, чтобы она еще где-то работала!

Энкаведист вынул из папки какую-то бумажку, подержал в руке и, не взглянув на нее, положил обратно.

— Я вижу, что вы здорово пропитаны буржуазной системой. У нас эта система не годится. У нас — кто не работает, тот не ест. Так что, если ваша жена не будет работать, то и ей не полагается есть. Вот оно как… Отсюда вывод: буржуазные привычки надо забыть, и привыкать к нашим порядкам.

Говоря это, он уперся в меня взглядом, но и я не опустил глаз и тоже пялился на него, будто собираясь его гипнотизировать. Теперь я уже свободно видел его лицо в тени лампового абажура. Меня эти коммунистические глупости страшно раздражали.

«За что вам прислали деньги»

— А впрочем, это все ваше семейное дело — работает ваша жена или не работает. Устраивайтесь как хотите. Меня интересует другое: за что прислало вам деньги иностранное посольство. Такую сумму, не маленькую!

Я ответил еще раз, что деньги присланы мне как помощь, и добавил, что лично для меня французское посольство — не иностранное.

— Вы мне этого не рассказывайте! — последовал ответ. — Они могли вам прислать сто, ну, двести рублей, а не тысячи. В таких случаях деньги присылаются с какой-нибудь определенной целью. Отвечайте мне, что вы собираетесь делать с этими деньгами?

— Тратить их на покупку того, что нам необходимо. Сегодня, например, я как следует поел, моя жена сегодня тоже сыта, разве это не важно? Эти деньги дают мне возможность прокормить себя и свою семью… Я могу теперь не носить оставшиеся у меня вещи на базар.

— Вещи?

Энкаведист приподнялся с кресла, оперся руками на край стола и вдруг заговорил в повышенном тоне, почти закричал:

— Что вы рассказываете о вещах и о продуктах? Такие деньги на еду не тратят! Такие деньги не присылают зря! Присылают — для шпионажа!

Раздражение энкаведиста показалось мне неискренним, а слова его — совершенно нелепыми. В душе у меня вскипела злоба. Зачем он строит передо мной глупую комедию, как будто не знает, как живется людям? Но я понимал, что должен сдерживаться, чтобы не натворить глупостей.

— При чем тут шпионаж? — сказал я тихо и спокойно. — Я никаким шпионажем не занимаюсь и не собираюсь заниматься. Я рабочий, а не шпион, и не представляю, что бы я мог разузнавать. Я живу у всех на виду, и я не виноват, что еще не устроился как полагается. Мои соотечественники помогли мне в тяжелую минуту, и эти деньги я постараюсь при первой возможности им вернуть.