«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

Всё было по-прежнему. Лампа светила, в углу спал таксик, у меня снова были руки и ноги. Мир снова виделся мне только в форме лежащей восьмерки поля зрения моих глаз. Это поле замыкалось сверху косматой тенью бровей, а снизу мутно разрезалось розоватым выступом моего носа… Только на столе передо мною была новая, раньше здесь не стоявшая чернильница, стол был передвинут на полметра в сторону, и из него была выворочена одна доска.

Я чувствовал сильный голод. Съел несколько бутербродов, зашил порванные подтяжки и лег в постель. Когда я тушил свет, часы показывали без пяти минут час.

***

Что осталось у меня от всего этого? Собственно говоря, ничего. Несколько дней сильно болели мускулы тела, словно после большой непривычной гимнастики. В общем же я был здоров, бодр, жизнерадостен. Было чувство какого-то тайного превосходства над окружающими: «Вот мол, каков я, какие со мной случаются вещи». Затем и это прошло.

Но что-то… Что-то сохранилось и до настоящего времени. Что-то важное, хотя оно и действует исподволь, для меня самого мало заметно. Изменилась и картина мира, не его содержание, а окраска его, словно освещен он теперь в моих глазах под другим углом и другим цветом. Все мелочи жизни воспринимаются мною как-то иначе… Ну, пожалуй, я чувствую себя в положении пушкинского Скупого рыцаря: словно в моих руках заключена огромная власть, которою я не пользуюсь, но которой бы мог воспользоваться, если бы захотел. И сознания этой власти вполне достаточно для меня; реализовать ее значило бы как-то спуститься со своей высоты, снизойти, разменяться.

— Что не подвластно мне? Как некий демон
Отселе править миром я могу;
Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;
В великолепные мои сады
Сбегутся нимфы резвою толпою…
Мне всё послушно, я же — ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою: с меня довольно
Сего сознанья…

[145]

Впрочем, не совсем то. У меня как-то серьезнее, глубже. Центр — несладкое сознание мощи, демонической власти над людьми и природой. Центр — сознание, что отказ от этой мощи проистекает из меня самого и сделан во имя какой-то другой, моей еще большей мощи. Чертоги и нимфы, чернильница и отмена законов природы — мелочность, пустяки, дешевка. Какая-то другая мощь, уже целиком пущенная в ход, всё растущая. И пущенная хорошо, верно.

Служба, подтяжки? Что же, в конце концов, разве это унизительно? Я чувствую себя художником, который с гордостью спускается с каждой грубой, скучной, чисто технической работы своего ремесла. В моих руках общий замысел, вся художественная сторона, идея задуманного произведения.

Начало (Дочери Анне) [146]

В то время я гостила на земле.

Мне дали имя при крещеньи — Анна.

1. Моя вечность

Настоящее начало, первый решающий момент неуловим. Был ли, действительно, этот момент — перевал из небытия в бытие, точка возникновения из ничего? Подходя к вопросу со стороны рассудочной рефлексии, такой точкой можно считать зачатие: две клетки слились в одну, и, прежде не бывшая, «я» начала быть. Но, обращаясь к непосредственному чувству, я и за этим моментом не могу признать решающего значения: я ясно ощущаю, что существовала уже и раньше. Обе мои половины еще до их слияния я переживала как «я», их соединение не было для меня неожиданным, я восприняла его как что-то необходимое, как возврат к естественному моему состоянию, восстановление когда-то противозаконно нарушенного единства. Я была рассыпана по всему миру, намеки на меня мелькали то там, тут со дня его сотворения. Задолго до своего фактического появления я чувствовала внутреннюю необходимость его. Блаженным усилием я свела к груди разбросанные руки, из рассыпанного состояния перешла к сравнительному единству. Никакого начала не было, я чувствовала всегда и теперь только вошла в период более сосредоточенного своего бытия, в пору своего цветения. В математике есть такие кривые: они бесконечно приближаются к прямой — своему пределу, — но никогда не могут слиться с ней: расстояние между ними и прямой может достигать какой угодно малой величины, но никогда не обращается в ноль. Так и я: из века стелилась я над самой плоскостью небытия, но никогда не соприкасалась с ней. Я скользила, выжидая, и медленно, но неуклонно нарастала; и вдруг почувствовав открывающуюся возможность, я стала круто загибать вверх. Тысячелетия я, как разлившаяся вода, стояла неподвижно, нажимала на свое основание и искала выхода; едва открылась узкая щель, я хлынула в нее, размывая себе дорогу, и вырвалась на простор.

2. Предки